К вечеру у меня в руках появляется ракушка. Я несу ее, затаив дыхание. Я несу ее, как несут цветы любимой, стеснительно и гордо. Я надеюсь на благосклонность начальника.
Начальник выливает на меня ушат холодной воды:
— А попочка цела?
Оказывается, возраст ракушки невозможно определить, если будет отбито основание завитка, основание спирали, то, что так нежно определил начальник.
Я растерянно отдаю ему мою находку и напряженно жду.
— Цела! — радостно вздыхает он. — Поздравляю!
Начальник заворачивает ее в вату, затем в бумагу, затем в материю, обкладывает травой и после этого аккуратно кладет в мешочек, а мешочек — в деревянный ящик.
Я снова ухожу на обнажения. К вечеру начальник должен мне еще бутылку коньяку.
…Утром приходит каюр промывальщиков Афанасьич со свежим хлебом. Сегодня — день большой камералки. Надо подготовить к отправке все образцы, в наших тайниках по дороге забрать припрятанные камни, отвезти на базу и вернуться со всеми лошадьми.
Студент Сережа Певзнер хочет помочь каюру. Он говорит, что у него есть кавалерийский стаж, и, решив доказать свое уменье, заигрывает с Венерой.
Я вспоминаю первое знакомство с нашими лошадьми.
— Антилихенты! — укоризненно бросил Афанасьич, твердо зная, что лошадей на столь близком расстоянии некоторые из нас видели впервые.
— Начальник! — обратился я к Кривоносову, поскольку самолюбие мое было ущемлено выпадом Афанасьича. — Братья ковбои! Я хочу укротить этого арабского скакуна!
Меня торжественно подвели к маленькому смирному Мальчику. Двое держали лошадь, двое меня подсаживали. Наконец я был взгроможден на этого дромадера, крепко сел на его худой и острый позвоночник. Афанасьич стукнул коня, и Мальчик сразу почувствовал во мне дилетанта. Что было дальше — лучше прочитать у Марка Твена «Как я учился кататься на велосипеде».
— Это называется отрыв теории от практики, — подвел научную базу Жора Старцев под мои кавалерийские опыты.
Я считал синяки и потирал ушибы.
— Первый конь — комом, — смеялся Кривоносов.
Но мой опыт не пошел Певзнеру впрок. И вот теперь Кривоносов перевязывал его и строго внушал, что лошадь — это не такси, а тундра — не Арбат, и к лошади подход нужен индивидуальный, и желательно не со стороны заднего копыта. Певзнер поохал и поплелся в палатку.
Володя Гусев, старший в отряде промывальщиков, сооружает коптильню. За его плечами двадцать лет поля, и он из ничего может сделать все.
А на костре Володя Колобов жарит хариусов. Их наловил Сережа Рожков, чемпион по добыче медведей и рыбы. Чтобы Жора не дремал после хорошего обеда, Колобов просит его следить за сковородкой.
За хариусами, конечно, никто не следит, пока из сковороды не повалил дым.
— Горелый хариус полезен, — оправдывается Жора. — В нем больше витаминов.
Несколько рыб на тарелке Колобов несет в палатку нашему инвалиду, лихому кавалеристу, Сереже Певзнеру.
Мы с Жорой идем эталонировать прибор.
Володя возвращается и из своих разорванных и латаных-перелатаных брюк делает шорты. Он отрезает ножом брючины, надевает «шорты» и ходит по галечной косе — фертом, произнося монолог во славу снабженцев, который невозможно привести, поскольку лексику Володя постигал не из словаря Даля.
Первый снег
Маршрут девятнадцатый, посвященный красивому камню обсидиану
Всю ночь шел снег вперемежку с дождем, река вздулась и унесла масло, геологический молоток и смыла кострище. И мы сидим весь день в палатке, спасаемся от дождя и холода, очередной маршрут отменен, будет камералка — обработка материалов.
Река подошла к самым палаткам. Я пошел разжигать костер на новом месте.
Нам холодно. Холодно на улице, холодно в палатках. У костра сидеть нет смысла: идет липкий снег, все кругом мокро. Тогда мы мастерим печь по-таежному. Для этого надо только найти подходящий валун. Наконец валун найден. Слава гарантирует, что он не расколется. Валун кидаем в огонь, добавляем дров. Скоро к валуну уже невозможно притронуться, мы с помощью палок и тряпок закатываем его в палатку. Несем туда же чайник и продукты. От валуна идет тепло, как от печки. Нам становится жарко. Кусочки мокрого хлеба кладем на валун, и хлеб обжаривается. Жить можно. В который раз убеждаешься, что человек может жить везде, главное, не теряться и не тосковать. По мнению оптимиста Кривоносова, все несчастья от меланхолии. В тепле мы предаемся мечтам.
Вот откроем богатейшее уникальное месторождение. И на эти берега Большого Пеледона придут люди. Построят рудники, возведут город, такой, как Мирный.