Теперь я знаю, как рождается верность Северу. Наверное, у каждого северянина есть свой маленький «Пеледон».
Утром принимается решение — территорию, на которую приходится остаток карты, обрабатывать без лошадей. Значит, необходимо завезти туда продукты, устроить несколько лабазов. На трех лошадях в места будущей работы увозится все необходимое. Остальные три лошади развозят аммонит к сопке, которую будем подрывать, и на места шурфовочных работ. Всем этим делом занимаются промывальщики, они уже несколько дней на базе, а мы только вернулись. Видимся мы редко, вот почему я не пишу об их отряде.
Когда лошади все сделают, их отправят на конбазу. На перегон лошадей выделят троих.
А вдруг будет много желающих? Иду к Славе.
— Пойдут Афанасьич и Рожков, и… — Он неопределенно пожимает плечами.
— Слава, в воронежских очередях есть такой диалог: «Вы за ком?» — «Лично я — за нем».
— Намек понят, — отвечает Слава. — Но будет много груза, будет тяжело.
— Слава, я никогда в жизни не перегонял лошадей. Понимаешь, никогда!
— Точно так же ты никогда не был в Гренландии, — смеется Володя Гусев.
— …И в Гренландии не был, — повторяю механически, растерянно. Очевидно, у меня совершенно дурацкий вид.
— Хорошо, — наконец говорит Кривоносов, — собирайся. Выход послезавтра.
Радостный выскакиваю из палатки.
— Ребята, готовьте письма! (На пути нашего перегона будет село Ламутское, и там можно всю почту отправить.)
Володя Колобов заготавливает для кухни дрова. Он не спешит писать письма. Ему писать некому.
— Как же ты теперь будешь без своих лошадок, Володя?
— Фи, видишь, какая теперь у меня техника! — Он показывает на лом и лопату. — Прилетит начальство, посмотрит на мою работу, спросит: а кто это у вас такой самый главный ударник комтруда. Я скромно отвечу: я, Колобов моя фамилия, инженер-шурфовщик, ломограф! Начальство сразу в один голос: дать ему премию! Ну, а с премией я экстренно прошу вертолет, чтоб лететь в Анадырь. Там, мол, в магазинах уже очередь на меня заняли. Так что, если раньше нас придешь, занимай на меня очередь в магазине или столик в ресторане.
На том и порешили.
Володя Гусев склонился над картой. Теперь в спокойной обстановке камералки можно аккуратно тушью вписать названия на карту. Названия нашим ручьям. Они были раньше безымянными, мы их изучили детально, и за нами право присваивать им имя. Ручьи большие, как реки, до десяти — пятнадцати километров в длину, очень широкие, особенно в устье. Скольким ручьям, рекам и сопкам дал название за двадцать лет своего колымско-чукотского стажа Володя Гусев?! Так ведь можно и устать от этой работы!
Я смотрю на названия и вспоминаю наши ручьи. Право называть их Володя предоставил мне. Я ему за это очень благодарен. Места, которые ты назвал, как твои родные дети. Ты будешь думать о них и обязательно к ним вернешься.
Вот ручей Венсеремос. Он тяжело дался нашим промывальщикам. И нам тогда было очень несладко. Каюр Афанасьич заблудился и поставил палатки на девять километров южнее. И пришлось идти к нему маршрутом, удлинять день, когда подкашиваются ноги, и моросит дождь, и хмуро на душе. Это было 26 июля: в годовщину кубинской революции, и я назвал его Венсеремос — «мы победим» — с испанского.
Ручьи Кин и Ясенский. В честь очень хороших писателей. Мы в тот вечер долго сидели у костра, вспоминали «По ту сторону» Кина и его незаконченный роман «Журналисты», цитировали стихи Ясенского, вспоминали эпизоды из романов его и куски прозы, которые были как стихи.
«Поезда идут на север средь седых слегка лесов. Поезда идут на запад. Поезда идут на юг. Поезда вращают землю, словно белка колесо. Танец начат. Сосны скачут. Люди плачут. И поют».
И думали тогда мы о том, что справедливость все таки бессмертна.
…Ручей Валемар, и честь очень славной девчонки в Анадыре Валерии Мартыновой, общей любимицы. Это подарок ей в день рождения.
…Ручей ВИК. Назвали так втайне от нашего начальника, расшифровывается как «Вера Ивановна Кривоносова», мама Славы.
Будут наши ручьи на всех картах нашего масштаба. Другие геологи будут читать наши названия и вписывать в свои карты свое дорогое.
…Я выгружаю на лежак содержимое рюкзака. Тут и обсидиан, и куга разноцветных халцедонов, обкатанный базальт, красная яшма, кварцевые друзы. Я заболел камнями. У меня даже походка выработалась новая — ходить, опустив голову, смотреть в землю. Знаю, что даже в городе еще долгое время буду смотреть себе под ноги.