— Я с ним одна не останусь. Я лучше с вами. — Людочку передернуло от мысли, что придется стеречь вампира.
— И правда, негоже оставлять девушку одну... — сказал Верховский.
— Но и Бородавку без присмотра бросать нельзя, как вы не понимаете! — Владимир Сергеевич возмущенно потряс колом. — Нет, я, конечно, приверну его к трубе тройным морским, но пример медвежонка... Он соседей затопит, если трубу сорвет. И вообще! Я в прошлом году смеситель нового типа изобрел, так знаете, когда он оторвался, сколько шума от соседей снизу было!
— Возьмем его с собой, — предложил Верховский. — Как наглядное пособие. С ним легче поверят.
— Ага! Самого его про себя рассказывать заставим, — обрадовался Владимир Сергеевич. — Ради воспитательного эффекта.
— Перевоспитаете вы его вряд ли, — сказал Верховский. — Я полагаю, Люда, что мы Бородавина заберем, а вам следует остаться дома. Я ведь Любимова просил сюда позвонить. Объясните ему все.
— Он не поверит.
— Не поверит, но какую-то зарубочку себе сделает. — Верховский прижал ладонь к животу. — У вас нет но-шпы? — спросил он Владимира Сергеевича.
— Я сторонник естественной борьбы с заболеваниями и лекарств дома не держу, — ответил тот. — Но признаю хирургическое вмешательство. Однажды в молодости мы с женой отдыхали в горах, и парень из нашей группы сломал ногу. Врач турбазы уехал в город, фельдшер был так пьян, что ничего не допросишься, медпункт заперт. А я единственный медик в округе, и инструментов у меня никаких, кроме молотка и пилы с рубанком. Но справился, шину наложил. Кстати сказать, — он глянул на заросший паутиной потолок, — во мне, наверное, умер травматолог. И стоматолог тоже, — добавил он после краткой паузы. — Я однажды в полевых условиях зуб плоскогубцами удалил.
На этом лирические отступления завершились, и Верховский с Протопоповым обсудили план дальнейший действий. Победило предложение Владимира Сергеевича: закамуфлировать связанные руки Бородавина старой курткой и выйти на улицу под видом подгулявшей компании. В связи с этим вампир выслушал многословный инструктаж, смысл которого можно передать одной фразой, употребленной Владимиром Сергеевичем не менее двадцати раз: «Сиди тихо, а не то!..» Незавершенность фразы была, вероятно, своего рода ораторским приемом, который подкреплялся демонстрацией осинового кола. Что же до необходимости передвигаться при исключающей передвижение команды сидеть тихо, то эта неувязка только усилила впечатление от горячего монолога. Бородавин с достоинством молчал, похожий на центрального персонажа картины народного художника Бориса Иогансона «Допрос коммунистов», но, когда кол проносился у него перед глазами, втягивал голову в плечи.
Старушки, еще не оклемавшиеся от страшного явления Владимира Сергеевича с топором, дружно вздрогнули, когда они вышли из подъезда. Бородавин, зажатый между Верховским и Протопоповым, едва перебирал ногами; куртка у него на спине вздымалась горбом: это Владимир Сергеевич упирал ему кол между лопаток. Чтобы кол не выпал на землю, Протопопов придерживал его, заложив руку под куртку Бородавина, и могло показаться, что отношения у них даже нежнее, чем просто приятельские. Они подошли к сооружению из труб, колес и кузова неясного происхождения.
— Это ваша машина?!. — вырвалось у Верховского.
— Собственной конструкции! —ответил Владимир Сергеевич и потянул водительскую дверцу.
Сухо треснуло, и от дверцы отделилась ручка.
— Клей испорченный подсунули. — Протопопов забросил ручку подальше в кусты. — Вы его, Гай Валентинович, подержите, а я попробую открыть с другой стороны. Кол, кол перехватите! — закричал он, увидев, что Верховский зачарованно разглядывает машину. — Вот так, прямо через куртку!
Убедившись, что кол по-прежнему упирается в спину Бородавина, он обошел автомобиль и дернул другую дверцу. Она со скрипом открылась, явив диковинный салон. На месте отсутствующей приборной панели торчали многочисленные цветные проводки; заключенный в фальшивую крокодиловую кожу руль формой напоминал самолетный штурвал; обивка отсутствовала, если не считать кожзаменителя на потолке; сквозь проржавевший пол виднелась земля; невысокие спинки передних сидений были из толстой фанеры, причем у водителя имелся подголовник, в котором угадывалось стоматологическое прошлое; сиденье пассажира было откидным; заднее сиденье заменял ящик, выкрашенный в болотный цвет, в каких обычно хранится армейское имущество; с ящика свисали клочья звериной шкуры.