А после этого самым банальным образом изменил ей с какой-то манекенщицей. И что только эта манекенщица нашла в лысеющем, с брюшком, разменявшем пятый десяток Безрукове?!
Вспомнив Безрукова, Людочка перескочила на другого поэта — Портулака — и ощутила себя глубоко несчастной. Большая фантазерка, она живо вообразила, что было бы, не встань вампир Бородавин на их пути — да, да, на их с Вадимом совместном пути! Как Портулак на нее смотрел! Как смотрел он, когда вчера ехали в метро, и после, когда читал стихи, которые Владимир Сергеевич заклеймил как упаднические. Людочка не смогла вспомнить ни строчки, но почему-то подумала, что стихи Вадима лучше безруковских (и это делает честь ее вкусу). «Ни с того ни с сего такие стихи не сочиняют, — решила она. — Он влюбился в меня, а я... не поняла...» Одинокая слеза скользнула по ее щеке.
— Упустила я своего журавля... — сказала Людочка вслух.
Она попыталась вызвать в памяти облик Портулака, но, кроме длинной фигуры, длинных же рук и ног в джинсах, ничего не вспомнила. Лицо Вадима представилось ей белым пятном, а когда она напряглась в стараниях восстановить в памяти черты, вдруг ставшие дорогими, из пятна проступили безумные глаза и длинные клыки, слов но Портулак превратился не в вампира, а в саблезубого тигра... Людочка отмахнулась от страшного видения и подумала, что это Бог посылает ей испытание. Может быть, если она не откажется от Вадима, то... то все будет хорошо?[11]
Людочка вошла в отцовскую комнату, задумчиво переступила через останки деревянного авто, обогнула самовар с торчащей вбок закопченной трубой и оказалась на балконе, откуда Портулак отправился в свой вампирский полет.
Уже почти стемнело, выступили бледные звезды. Гудящий между ними самолет мигал красными огнями. Вполне могло статься, что где-то там в небесной дали летит сей час Вадим Портулак, повинуясь зову вещества, делающего человека вампиром. Людочка увидела его настоящее, одухотворенное лицо, рассекающее облака, и хвост волос, летящий параллельно спине. В таком вампирстве не было ничего плохого, а, наоборот, ощущались приподнятость и поэтический восторг. Людочка даже была не против, чтобы такой вампир слетел с небес к ней на балкон. Она нашла бы, что сказать ему, как утешить горемыку. Например, можно было бы прижать его голову к груди, погладить по волосам и сказать: «Бедный, бедный ребенок...»
Людочка вгляделась вверх, словно кто-то и впрямь должен был с минуты на минуту спланировать к ней с ближайшего темного облака. Непонятно, чем бы все это закончилось, если учесть, что любые, даже самые немыслимые желания имеют свойство материализовываться, но как раз в то мгновение, когда Людочка уже была готова разглядеть в небе точку, обретающую очертания человеческой фигуры, снизу донесся автомобильный сигнал. Она опустила глаза и увидела «Жигули» Олега Мартыновича.
— Ну, говорите, говорите! — потребовал Любимов без лишних предисловий, когда Людочка спустилась к машине. — Что с Игоряиновым?
— Я по дороге расскажу, — сказала Людочка, собираясь с силами. — Виктор Васильевич жив и в своем роде здоров, но где он, никому не известно. Там, куда мы едем, знают больше меня и все вам сообщат в подробностях. Верховский с моим отцом уже там.
— Где это там? И что значит в своем роде здоров?.. — ледяным голосом спросил Любимов. — Ладно, говорите, куда ехать.
Услышав, что они едут к Марии Кирбятьевой, сиречь Марине Ожерельевой, Олег Мартынович сильно удивился. Кирбятьева числилась в его списке сразу вслед за Тарабакиным. Не далее как на прошлой неделе он дважды звонил к ней и приглашал в издательство. Договориться о встрече не удалось (Муся пасла Панургова, хотя Любимову дала понять, что разрывается между воплощением в жизнь творческих планов и поимкой преступников), но надежда заманить Кирбятьеву в сети «Прозы» осталась. И вот теперь он ехал к русской Агате Кристи при столь необычных обстоятельствах. Мысль о том, что это как-то связано с Игоряиновым, не обрадовала Олега Мартыновича — переговоры с Кирбятьевой велись сепаратно, и Игоряинов, коль скоро он жив и в своем роде здоров, мог устроить по этому поводу колоссальный скандал.