На этой фразе мотор перестал подавать признаки жизни. Минут десять еще Владимир Сергеевич ковырялся в проводках, потом выбрался наружу, постоял, щелкая зажигалкой, над поднятым капотом и возгласил:
— Станция Вылезай. Приехали! Без буксира не обойтись.
— Придется вести его своим ходом. — Верховский поелозил худым задом по лежащему, как бревно, Бородавину и высунул ноги наружу.
— Ничего, отконвоируем, — отозвался Владимир Сергеевич. — А темнота — мелочи. Не на Севере Крайнем, когда ночь сто восемьдесят дней в году. Ее даже белые медведи с трудом переносят, и то потому что спят. А человек все равно не спит, он вынужден покорять природу и охранять северные рубежи.
Безучастного Бородавина выволокли из машины и повели по аллее. Когда отошли метров на пятьдесят, Владимир Сергеевич вспомнил о забытом в машине коле.
— Я сейчас, сейчас, — сказал он Верховскому и нырнул в темноту. — Вы покрепче его держите и не сходите с места.
Верховский ощупью проверил, не ослаб ли ремень, которым были связаны руки Бородавина, и достал сигарету.
— Отпустите меня, как фронтовик фронтовика прошу, — еле слышно сказал Бородавин. — Понимаю, что не отпустите, а все равно прошу — отпустите. Я зла никогда никому не делал, а что бизнесмена укусил — так никогда себе этого не прощу. Семь лет, как перебои с кровью начались, держался и не утерпел. Простите меня, а, товарищ редактор? Вы не отпустите, так все равно ведь отпустят. При Сталине оно, конечно, имело бы смысл — меня с ходу взяли бы в оборот, а при нынешней власти правозащитники не позволят. Мы, вампиры, — Бородавин хехекнул, — тоже газеты читаем. Эта ваша демократия — говно полнейшее, но и плюсы в ней тоже имеются. Да и потом: кто как не демократия виновата, что я бизнесмена укусил?
Верховский молча курил.
— Плюсы текущего момента и в том, что шила в мешке утаить не удастся. Про меня газеты напишут, в мою защиту лучшие люди выступят, и вы это знаете не хуже меня. Я жертва бесчеловечной сталинской науки! Потому меня защитят демократы, но я и партбилет не сжег, как некоторые, и потому коммунисты за меня заступятся тоже. Меня еще на телевидение пригласят и в Америку, к Колотовцеву Геннадию Борисычу, повезут для совместного изучения моей личности. И, уверен, найдут во мне много полезного. Наступит срок — обо мне в школьных учебниках напишут. Когда-нибудь детишкам начнут эту самую вакцину прививать для укрепления их здоровья, а назовут ее вакциной Колотовцева — Бородавина. Подумайте, как вы будете выглядеть тогда? Душителем свободы личности и препятствием на пути процветания человечества. Если и вспомнит кто о вас, то только в этой роли...
Из темноты раздался возглас Владимира Сергеевича.
— Отпустите меня, а? — прошептал Бородавин. — Я ведь специально это вам говорю наедине: Протопоп ни за что меня не поймет, хотя и приятель. Если бы он мог меня понять и дальнейшую мою жизнь предвидеть, то гордился бы знакомством со мной. И будет еще гордиться, не сомневайтесь!
— Ау! Гай Валентинович, где вы?! — заорал Владимир Сергеевич. — Ау, ау! Сигнализируйте мне!
— Не кричите, пожалуйста, здесь мы, рядом, — сказал Верховский. — А вы правда, Сила Игнатович, никого, кроме этого бизнесмена, не трогали?
— Честью клянусь! — заверил Бородавин. — Ну так как? Отпустите?
Верховский не ответил. Между деревьев замерцал огонек зажигалки, и возник Владимир Сергеевич.
— Заплутал я, — сказал он, тяжело дыша, — и кол обронил. Темнота проклятущая — под ноги обронил, а найти не сумел...