— Вы остались на бобах, и это несправедливо, — сказал Верушин-Счастьин. — Что бы вам хотелось получить в подарок? Впрочем, можете не говорить, это и без вас известно.
Людочка несмело повернулась к Портулаку.
— Нет, только не это! — Поэт испуганно всплеснул руками и зацепил пребывающего в медленном вращении Мухина. Иван принял положение, близкое к вертикальному, и прильнул лбом к Людочкиному плечу.
— Тогда берите этого, — весело сказал Верушин-Счастьин. — Выгодная партия! Жаль, что женат, но это поправимо!
— Этого не хочу, — ответила Людочка, оттолкнула Мухина и, словно боясь, что может дать слабину и все-таки согласиться, добавила поспешно: — Нет, нет, ни за что!
Мухин, получив новое ускорение, столкнулся с Бородавиным и, презирая закон всемирного тяготения, величественно взмыл к потолку.
— На нет и суда нет, хотя Мухин — мужчина не из худших, — не стал настаивать Верушин-Счастьин. — Отправляйтесь к отцу, привереда!
В ту же секунду Людочка снова, теперь уже окончательно, оказалась дома, прямо на кухне, перед тарелкой рыбы по-польски. Она наколола на вилку кусок мойвы, но вспомнила Портулака и заплакала; слезы текли по ее щекам, капали с подбородка в тарелку и смешивались с уксусом...
Верушин-Счастьин сверился с пейджером и обратился к Кирбятьевой и Зое:
— Ну что ж, дорогие дамы, займемся вами. Вам налить?.. — Дамы отрицательно покачали головами. — Ну как хотите. Вас я тоже ни о чем спрашивать не буду, а преподнесу...
— То есть как это не будете? — прервала его Кирбятьева. — Я на своей жилплощади и вправе потребовать...
— Что? Что вы вправе? — в свою очередь остановил ее Верушин-Счастьин.
— Я должна знать, что мне предлагают, и в любом случае не намерена исчезать отсюда. Я здесь прописана. Эдик, мужчина ты или не мужчина, да скажи ты ему, в конце концов!..
Панургов тяжко вздохнул, но говорить ничего не стал. Верушин-Счастьин покосился на экранчик.
— Решено! — сказал он.
И Кирбятьева обнаружила себя идущей вдоль какой-то нескончаемой стены с пистолетом в руке. Судя по царящей впереди тьме, там не могли не затаиться маньяки, грабители и террористы. Кирбятьевой стало страшно и очень захотелось выбросить пистолет. Она села на холодный камень и заплакала.
— А вы, Зоя, тоже считаете, что имеете право? — поинтересовался Верушин-Счастьин.
— Не знаю, — честно ответила Зоя.
Верушин-Счастьин посмотрел на экранчик и прочитал вслух:
— «Моноклев Дмитрий Александрович, поэт-авангардист, пишет без знаков препинания. На днях в телевизионной дискуссии на тему „Больше ли ныне в России поэт чем поэт?» известил общественность, что Мандельштама и Гумилева впервые прочитал в тридцать пять лет, но это не повредило формированию его поэтического „я». Очень талантливый. Нуждается в опеке и женской ласке, а то такой облезлый ходит». — Он поднял глаза на Зою: — Ну, берете? Вот как он пишет о женщине. — Верушин-Счастьин снова уткнулся экранчик:
— Забавно, — сказала Зоя. — Но почему он путает «одевает» и «надевает»?.. — и без всякой электрички перенеслась в свою маленькую комнатку в пригороде, на кушетку под олеографией, изображающей Леду и лебедя.
— Вот потому-то Дмитрию Александровичу Моноклеву и нужна женская ласка, — меланхолично ответил Верушин-Счастьин, но Зоя его уже не услышала. — Мухин, а тебе чего хочется?
— А? Что? — в ответ на прямое к себе обращение Мухин проснулся и утвердился на ногах; к своей радости, он осознал, что неприятные ощущения его покинули; беспокоил только отвратительный запах чеснока, исходящий от Портулака, но это была чепуха по сравнению с ИСС, в котором пребывал его организм еще недавно. — Выходит, — сказал он, прикрывая нос рукой, — я заснул стоя, как лошадь? Мой дядя, между прочим, мог не спать четверо суток. Однажды мы с ним пошли на неделю в горы, и все это время он не спал и подтрунивал надо мной: «Бедный Ваня еле дышит, спотыкаясь, чуть бредет...» Дядя был очень образованный человек, сочинял стихи на десяти языках и на восемнадцати их читал. А что это вы все на меня так уставились?..
— За всех не скажу, а что касается меня, то я не уставился, а лицезрю, — внес не вполне ясное уточнение Верушин-Счастьин. — Тебе, Иван, полагается компенсация за неудобства, как уже перенесенные, так и за те, которые тебе предстоит еще перенести. Не представляю, как ты будешь жить, не видя своего отражения: ни причесаться, ни прыщик выдавить...