— Да уж... — начал было Мухин, но тут пейджер снова напомнил о себе.
Верушин-Счастьин поглядел, что написано на экранчике.
— Чтобы не портить статистику раскрываемости преступлений в районе, решено не заводить дело о твоем дерзком побеге из милиции. Это во-первых. А во-вторых... Однако это вопрос интимный, и выставлять его на всеобщее обсуждение я не имею права... Ну, на посошок!
В тот же миг Иван оказался дома с подсоединенным к бокам ремкомплектом Бубенкера: к левому боку красным проводком, к правому — синим. Его лицо и грудь были влажны от препарата А-2. Ему захотелось кому-нибудь пожаловаться, и он вспомнил о жене, но тут к нему сошла с картины пышнотелая рубенсовская девушка.
— Я твоя, твоя, — страстно зашептала она ему в ухо. — Ты должен полюбить меня всей душой...
— Почему это я должен полюбить тебя? — капризно спросил Мухин; спросил, если без обмана, для проформы: девушка эта, творение его собственной кисти, всегда ему нравилась.
— Потому что ты заведуешь у инвалидов маркетингом и промоушеном, а у меня одна нога короткая, — простодушно объяснила девушка.
И Мухин полюбил ее на всю свою предстоящую бесконечную жизнь. Если забежать вперед, то можно увидеть, как всякий раз, стоит Мухину освободиться от опеки жены, спускается рубенсовская девушка в его жаркие объятия и они любят, любят, любят друг друга, до одури любят...
— Прямо завидки берут, — сказал Верушин-Счастьин. — Но не будем отвлекаться. Товарищ Бородавин Сила Игнатович, вы готовы?
— Так точно! — отвечал Бородавин.
— Вот на кого следует равняться: еще не знает к чему, но уже готов. — Верушин- Счастьин глянул на экранчик. — А хотите, Сила Игнатович, у вас из крана вместо горячей воды всегда кровь будет литься?
— А горячая вода как же? — спросил ветеран.
— Ну, знаете, нет в мире совершенства. Подойдите-ка ко мне! — Верушин-Счастьин посмотрел вампиру в глаза и сказал громким шепотом: — Вы даете слово больше никого не вакцинировать?
— Слово офицера!
Пикнул пейджер. Верушин-Счастьин прочитал на экранчике: «Врет, конечно. Но врет со всей искренностью».
— Не понял, — сказал он вслух.
— Слово офицера даю, поверьте, я оправдаю!.. — поклялся Бородавин, посчитав, что Верушин-Счастьин обращается к нему.
Пейджер снова пикнул, и вновь появилась надпись: «Снаряд дважды в одно место не падает». Верушин-Счастьин оттопырил нижнюю губу.
— Ладно, Бородавин. Снаряд дважды в одно место не падает. Придется вам поверить. — Он развернул вампира на сто восемьдесят градусов и развязал ему руки. — Примите наркомовские сто граммов и отправляйтесь...
Через мгновение Бородавин возник за столом, на котором в лужице портвейна лежал договор с издательством «Проза» на издание мемуаров «Мы крови своей не жалели...». Бородавин изучил подписи, свою и Любимова, и зачем-то поскреб пальцем печать. Потом поставил пустой бокал из-под боевых ста граммов и подумал, что договор надо бы обмыть и пригласить соседа Володю Протопопа. Но вспомнил, что отношения с Протопопом порушены навсегда...
Печальный, Бородавин побрел на балкон, к заветному ящику, но только оказался у двери, как она сама открылась: за нею стоял Владимир Сергеевич с прижатой к груди охапкой бутылок.
— Я... м-м... как бы это... Ключи у меня... оказались... твои... — заикаясь, еле выговорил Владимир Сергеевич. — Я думал, Бородавка, что ты не вернешься уже, а зачем добру пропадать?
— А я вот вернулся... — Бородавин пропустил Протопопова в комнату. — Да ты, Володя, не бойся — я тебя не трону и зла на тебя не держу. Если подумать хорошо, ничего не изменилось — наоборот, разъяснилось, к общему удовольствию. — Он открыл бутылку. — Давай, как встарь, поговорим по-соседски и по-мужски.
И они распили бутылку, и еще одну, и еще, и еще... И поговорили — об изобретательстве и международной обстановке. А потом, к середине ночи, когда запасы на балконе иссякли, Бородавин надел капитанский китель с орденами, и они пошли к киоскам возле метро, но где-то на полдороге притомились, присели на чахлый газончик, да так и заснули в обнимку.
На рассвете их растолкала дворничиха. Владимир Сергеевич приподнялся на локте и повел рассказ про культурных англичан, которые день и ночь валяются на траве в Гайд-парке, но вредная баба занесла над ним карающую метлу. Он сноровисто перевернулся на живот и отполз; дворничиха повторила замах, и Протопопов побежал, оттолкнувшись сразу четырьмя конечностями, а затем плавно перейдя на две, — как бы повторив путь, пройденный обезьяной до первочеловека. Если бы кто-нибудь в этот момент сумел заглянуть в черепную коробку великого изобретателя, он был бы несказанно поражен. Весь ее объем занимала приснившаяся Владимиру Сергеевичу конструкция опохмелятора — две соединенные пожарным рукавом трехлитровые банки, наполненные составом со сложной химической формулой. Следом за Протопоповым по-куриному, через каждые два-три метра отталкиваясь подагрическими ногами от земли, летел звякающий орденами Бородавин.