А тут заложил. Не в «правилку» вёл, понятно, не в «карусель». Но за компанию помереть. Суд как бы совершить. Причём — как бы всё неожиданно должно было случиться, в первую очередь для меня самого. Я же придумал, куда, как их поведу. Только себе не признавался. Хотел, правда, одного с собой прихватить — нормального мужика, между прочим, и которому, между прочим, повторяю, я жизнью обязан. Я всё соображал. Когда он позвонил — я же помню — я вроде даже дрогнул. Приедет, решил — откажу. Он приехал, ну а ним этот… дочкин хахаль. Вот и провернулось у меня в мозгу — пусть ублюдок Матушку удобрит со мной и Олегычем… Такой подарок дочке хорошего человека сделаю. Ну в благородство я своё, прекрасно помню, верил аки паки. Я бы их, конечно, не убивал бы. Но хрен бы они выбрались без меня, конечно. С «мутки» на Янтаре никакой ведомый не выберется. Просто дорогу не отыщет.
Невозможно. На «мутке» и чудо не работает.
Видали? Никакой логики, дорогие телезрители. Сумасшествие — это когда сам себя каждую секунду наё… обманываешь, хитро улыбаясь. Причём обманываешь очень ловко и, главное, очень рад обманываться. Восторг! Аж слюнки текут. Почему, вы думаете, все психи слюнявые? От удовольствия. Это ж кайф!
Да покури уже, Комбат, я хоть понюхаю. Только ты не вертись.
— Ты идиот, блин.
— Уже нет. Сам не пробовал — не хай. Я почему рассказываю-то про себя всё это дерьмо. Исповедуюсь? На хрен. Очень всё просто. Во-первых, закончился мой лебединый выход благополучно, ну в особом роде благополучно. Во-вторых, вряд ли бы он закончился благополучно, был бы я тогда нормальный. В-третьих, я хоть какой-то опыт приобрёл на обратной дороге, пока новые гитики ещё зыбкие были и дырявые. Так что стал я трекер новой формации — первый, и надолго первый и единственный, кто вернулся живым из Зоны после Вспышки, Третьего, значит, Выброса. Потом ведь считали, сколько было на выходе одиннадцатого января. И многие были — люди, не фуфло первоходное. Январь январём, а человек тридцать-сорок было. А вернулся только я. И Клубин.
А Зона-Матушка, товарищи дорогие, помнит всех, кто в неё вышел, но вдвойне помнит — тех, кто из неё выбрался.
А в-четвёртых — мы с Комбатом уже две недели, больше, тут шепчемся… у вас, наверное, господа европейские инспекторы, целый терабайт наших разговоров да ругани. Так что не новость, что я свихнулся и путного мужика с собой вывел. Чего же мне скрывать?
Чего ты, Комбат? Шопототам окликнул? Да брось ты, никаких глупостей я не несу. Нет во мне психа сейчас. Со мной — да, псих есть. Ты. А я — как новенький я. Вышибло из меня всю дурь Вспышкой. Мощный понадобился клин, да ведь и дури скопилось ого-го сколько.
От молнии в голову, я слышал, люди вон вообще прозревают, отроду слепые.
А тогда не молния была. И даже не атомный взрыв.
Вспышка.
— Бур-мур-щыр…
— Что? Повторите вопрос. Говорите, епэбэвээр, в микрофон. Я ваше секретное бульканье почти не разбираю.
— Продолжайте, Уткин.
— А, продолжать. Продолжаю.
В общем, мы вышли, а трек я нам наметил в таких видах.
От цистерны мы по снежку вполне можем до северной окраины бывшего села Темрюки доехать. И «жарки», и «карусели», и тяжёлые места снежок обозначит задолго, а тут, на арбузьях бывших, ничего другого за столько лет никто не видел, а места посещаемые: в Темрюках вообще зимняя база винторезов была. Ни «трескотней», ни «кукумберов», ни «весёлых бульбашей», ни «грустных», ни даже «насраллдинов» не отмечено, места, можно сказать, спокойные, курортные. Цивилизованные. Юг, юго-запад Матушки, ну, известно. Собаки — да, но зимой они сонные.
Может, да, выскочить зомбак-шатун, кровосос может попасться, но на открытом пространстве, да ещё утром-днём — нормально. Я тогда не знал, что за боец зятёк Серёжа и что он вообще себе прикинул насчёт Клубина, но на труса он как бы не походил. Подлец — да, и берёт недорого, но реакция хорошая — готовый успешный мародёр. А они бывают бойцы. Просто спиной не надо поворачиваться. Так что два ствола у нас было верных, и почти наверняка — три. До Янтаря во всяком случае. Клубин был настроен именно так, а он своего зятька знал лучше. Забегая вперёд, Клубин оказался прав, Серёжа вёл себя хорошо, а иной раз просто отменно, пока мы кровососа не положили… то есть… ну, там по ходу расскажу.
Практически, значит, паинька. И, похоже, не врал он про подарок невесте. Форумы-то посещал, круто же — кровососа завалить. Ну и осмотреться, попривыкнуть ему было надо, конечно.
Темрюки, считай, пригород Припяти. Село почти сразу с запада переходит в бывшие дачные общества, потом полустанок железнодорожный, шоссе дохлое на Киев, а там и город. Туда нам было не надо: профсоюз, Периметр, Карьер, Саркофаг. Цивилизация, говорю же.
А на Янтарь, где кровососы плодятся, нам так идти я решил: сначала смотрим на месте, как там пруд у Темрюков. Если хорошо замёрз и «радуг» на нашем берегу нет, то машину бросаем у конторы рыбного хозяйства на Скорбной стоянке и по льду переходим — на опушку Сёмкиной рощи. Кабаны там могут быть, «жарка» известная, многолетняя, стабильная, спецэффекты днём не агрессивные, а «мистик» у Сёмкиной не наблюдалось вообще никогда — и на гайках опушку мы проходим нормально. Пять километров уже выиграли. И часам к трём мы у бетонного завода, а это уже Янтарь и есть. И началась весёлая охота! Два-три часа можно поохотиться. Когда стемнеет — отступаем к управлению ЖБИ, с добычей ли, без — в нашей с Комбатом лёжке ночуем. А завтра… Ну до этого не дошло, спаси господи.
Ну а если пруд зарадужен — проезжаем потихоньку по окраине, вываливаемся на грейдер, — снежок, не забывайте, — и до Межи. Там, кстати, можно глянуть «пенсне» Хохмачёвы по пути. Кому хабар, а кому оружие неплохое, тем более «пенсне» старые, напружиненные, из Зоны уже не вынесешь. По Меже до двенадцатой вешки доезжаем, «козлик» наш одноразовый хороним в кювете, чтобы грейдер не загромождать, и дальше надо через Серебряный ручей. И как раз подходим с нужного берега, кстати, чтобы живой воды набрать, а не мёртвой. Ну а Серебряный — это тот же бетонный завод, вид с управления. Чуть позже, да. Часам к пяти вечера, уже в темноте. Там в лёжке опять же ночуем, а весёлая охота начинается завтра. И завтра же… Но до этого не дошло.
Это прикидка как бы, по карте, по памяти. По уму и по опыту. В реальности Зоны карта лечь может и поперёк, может и вчетверо сложиться, и пути контролёра неисповедимы, а снег может с утра и растаять. Запасные варианты трека я, разумеется, имел какие-то. По уму.
Но по безумию же моему сложиться должно было иначе. Оно уповало именно на активные «радуги», поскольку хотело попасть не сразу на Янтарь за кровососом, а к Малиновым Угодьям, к малому могильнику. На край Янтаря.
К «мутке», в общем.
Как сказал бы любой, произвольно взятый писатель: оно хотело положить себе конец, моё безумие.
— Кто кому чего и на что?
— Чего, Комбат? Кто на кого хотел положить конец? На себя же самоё, говорю, безумие, оно хотело конец положить потяжелей с прибором. Ночного видения. Тьфу ты, объясняю: псих Тополь хотел покончить самоубийством. Так тебе понятней? А трекер Тополь рабски выполнял распоряжения психа.
— А.
— На. И свой план безумие выполнило где-то до половины. Рязанский ему помешал, а потом и Серёжа этот странный решил выступить всеми силами. Спасибо им. Боюсь, кабы бы не они, безумие успело бы до Вспышки свои планы реализовать досрочно. Поскольку «радуги» у пруда взяли так, что фотографировать их было можно.
Епэбэвээр, ребята! Я впервые их такими видел. Они-то Вспышку чуяли.
Я же только потом узнал, что и Припять почти пустая была, оставили только охрану, и Хозяева лыжи смазывали чуть ли не с Нового года.