Всё-таки Олегыч его, Тополя, подставил. Значит, больше мы с ним в Матушку не ходим. Долги надо отдавать, но иногда это значит: отдал и забыл о человеке. Иные долги дружбу держат. Не похоже, что у истории с дочкой двойное дно, зятёк Фуха весь как на ладони… но очень всё это неприятно, неприятно, и Олегычу больше веры нет. Сегодня он сюда, в Матушку, свои семейные проблемы тащит, а завтра… А завтра он меня продаст на опыты. Исчезают же люди!.. Куда? Почему? Вобенака пропал — вот уж кто удивил так удивил… Значит, помогли ему.
Очень подозрительный человек Олегыч. Как же я раньше-то?..
Тополь и его мозг не успели додумать: в ухе закашлял голосом старинного актёра Папанова вызов. Звонил Комбат. Тополь глянул под перчатку на часы и ответил.
— Сейчас ты скажешь: лёгок на помине, — сказал Комбат.
— Ты сказал. Вован, у меня три минуты.
— Ты где там, на Новой у себя? Конспиратор.
— Да, у себя. Мы по сотовой говорим. Напоминаю.
— С-слушай… Не хочешь съездить отдохнуть на Средиземное море?
Секунду Тополь лихорадочно пытался понять, что же Комбат зашифровал.
— Ты имеешь в виду — действительно съездить на Средиземное море?
— Ну хочешь — на Аральское.
Тополь соображал, аж за ушами трещало.
— Подальше отсюда?
— Вот именно.
— Так, что случилось?
— Да как-то мне не по себе.
— Комбат, я сегодня выходной, говори конкретней, если есть что.
— Слушай, отмени выходной, давай поработаем! Приезжай ко мне хотя бы!
Через площадку от «могиро» Тополя остановился ооновский хаммер. Дверца распахнулась, показался мальчик Перечитайлы. Тополь скрипнул зубами.
— Комбат, у меня встреча. Перезвоню тебе через десять минут.
— Только перезвони обязательно! Дружище, обязательно!..
Тополь дал отбой и направился к входу в бар, заметив боковым зрением: мальчик не один, и вообще мальчик сегодня роли не играет. Перечитайло изволил прибыть лично. Ожидая, пока Тополь зайдёт в помещение, стучал ботинком по колёсам. Проверял, не сдулись ли.
Тут писатель бы сказал так: вечер изо всех сил переставал быть томным. Клубин со своей драмой, Комбат с идиотскими намёками, теперь профессиональный взяточник — собственной персоной. Но Тополь не был писателем, он просто блякнул шёпотом и толкнул дверь. Плечом, плечом.
В баре было почти пусто, как сказал бы любой писатель. Январь, месяц «отпусков», да ещё и среда в придачу. Новая Десятка, например, пустела чуть менее чем полностью за неделю до Нового года и оставалась таковой недели две после. Российская традиция неделями праздновать в Предзонье стала вполне интернациональной. — Трекеры-американцы, например, рассказывали, что прямо невмоготу им жить в ихней Америке в январе.
В Зоне тоже мало кого можно было встретить. Да, не старые времена, когда людей в Зоне было больше, чем собак, хоть в январе, хоть в удушающем августе. Собственно, потому Клубин и выбирал для охоты январь, как он однажды признался. Лишь раз он приехал в феврале — не мог освободиться, как он объяснил тогда. Тогда он, кстати, и признался, что не любит толпы… Что он имел в виду?
Дался тебе этот Клубин. Всё за отмену выходного, сталкер-трекер, буквально всё! Об этом подумай!
Тополь налил у стойки бесплатного кофе из всегда горячего кофейника, бросил в прорезь дохлой «семьдесят седьмой тушёнки» монетку на благотворительность и понёс свою чашку в любимый уголок. На столике мигала разряжающаяся вчерашняя газета, забыл какой-то библиофил. Тополь свернул пластиковый листок в трубочку и вставил в стойку для салфеток. Не успел он схлебнуть пенку, как Перечитайло очутился напротив, как по волшебству.
— Здоров, ходила.
— Здорово, мздоимец, — вежливо ответил Тополь.
— Ну, говори.
— Как обычно, плюс один.
— За что же плюс один?
— За ещё плюс одного.
— Ну, засылай.
Тополь отхлебнул кофе.
— Скажи-ка мне, Рувимыч, а нет ли какой суеты сегодня?
— Ты зашли давай, зачем явился, потом обменяемся, — сказал Перечитайло нетерпеливо. — Ты что, меня даром дёрнул?
Определённо надо отменять выходной.
— Информация, — сказал Тополь требовательно. — Ещё собственную пулю я не оплачивал. Этот расход пойдёт за счёт государства по-любому.
— Кто бы ещё объяснил — какого государства, — сказал Перечитайло.
— Смотри, Рувимыч, останешься без старого клиента. Выкладывай уже. Сам явился, есть зачем, значит.
— Да ничего такого, Костя, нет, — с досадой сказал прапорщик. — Как с цепи вы сегодня сорвались. Два выхода оплаченных отменили, теперь я мучайся, учитывай на потом. Детский сад, предчувствия у них. Дожили. Любой щен помойный себе пророк, чуть ли не Вобенака! Главное, были бы кто, а эти — пацаньё профсоюзное, едва из отмычки выросли на хозяевских щедротах.
— Кто?
Перечитайло помолчал.
— Это уже стоит, ходила.
— Проехали. В Зоне-то что?
— Как же херово, что Синоптик в заглушке, верно? — спросил Перечитайло, осклабясь. Прапорщик служил на Кордоне почти десять лет, времена помнил и знал.
— Так и тебе никакого профита нет. Раньше чего было любезней: заплати за канал и слушай себе все перемещения. Ништяком-то на выходе брать было выгодней, — парировал Тополь. — Хера ли ты скалишься сейчас, взяточник?
Перечитайло покивал.
— А я не спорю. Пора нам с вами объединиться и прижимать профсоюз. Рвануть их точки глушения. Не та стала Матушка, ох не та. Благодаря твоему дружку, кстати. Угораздило его эти ихние философские булыжники найти. Вот и кушаем теперь баланду, что вы, что мы. А скоро Задница вовсе власть заберёт. А с ним не договоришься.
Малоросликова прозвали Задницей по двум причинам. Во-первых, он был честный служака, остро переживающий своё в частности и подчинённой ему службы в целом трёхсмысленное положение. Во-вторых, у него была остро примечательная внешность. Его лицо состояло как бы из двух таких полушарий, как то место, откуда у человека ноги растут. Маленький треугольный носик генерал-лейтенанта, торчащий из щели между полушариями, положения не спасал и, того хуже, каким-то чудом не стал причиной клички ещё оскорбительней. Но, видимо, всё-таки честность что-то значит даже в Предзонье и даже в двадцать первом веке, и Малоросликова погоняли всё-таки Задницей, а не П…дой даже мародёры.
— Да ты, Рувимыч, провокатор, — заметил Тополь. — Прокачиваешь квалификацию, переходишь на другой уровень.
— Ну, ходила, короче, хорош газ в «очко» пускать, — сказал Перечитайло. — По сути — ты выходишь сегодня или нет? Да-да, нет — расход.
Тополь, помедлив буквально секунду, достал из перчатки приготовленную ещё вчера одноразовую банковскую карточку Банка ОЕ и, как игральную карту, пустил её Перечитайле. Тот остановил карточку налету, прибив к столешнице точным движением пальца. Не проверяя номинал, спрятал в кармашек на предплечье и произнёс:
— Всё как обычно. С двадцати трёх по ноль два. Не забудь объявиться.
— Если что, стреляй мимо поточней.
— Да не ожидается проверяющих.
— Проверяющий на то и проверяющий, что не ожидается.
— Ты мне не сказал, куда трек тянешь, когда обратно.
— А когда я это тебе говорил?
Перечитайло засмеялся. Настроение у него улучшилось — кстати, в строгой противофазе ухудшению настроения Тополя. Если ещё было куда ему ухудшаться. И верно, веселит только безумие, а сейчас оно немножечко отступило. Мучительное состояние нормальности охватило Тополя. Так сказал бы писатель. Удивительно тягостное состояние — норма.
— Костя… э-э… что там с Вобенакой-то? — спросил Перечитайло. — Не слыхать?
— А что с Вобенакой? Он пропал.
— Но как, где?
— «Спроси дракона», — сказал Тополь.
Перечитайло тоже был фанатом знаменитого киносериала. Он осклабился и продолжил цитату: