– Я никто.
ИЗ ДЕЛА (ПОКАЗАНИЯ ПЕРВОГО МЕЧТАТЕЛЯ):
Маша Истомина, не полных двенадцати лет. Ученица пятого класса средней школы. Проживает с бабушкой.
(Третий мечтатель добавил, что Машина бабушка больна и почти не встает с постели. И это обстоятельство является очень важным для понимания хода всех дальнейших событий.)
– Хм!… – на видеопленке заметно, как лобик Маши перерезает прехорошенькая морщинка. – Так как ты говоришь, тебя зовут? Фрява? Женское имя из первого склонения! Или, наоборот, мужское? Вот не помню, в первом мужские встречаются или нет? А до второго мы никак не доберемся – год на этом каждый раз заканчивается! Ладно, сейчас мы с этим определимся, – Маша ненадолго задумывается и предлагает: – А скажи-ка ты мне, Фрява… Что тебе больше всего на свете нравится носить? Ну, из одежды?
– Как и всем нормальным людям: джинсы. И свитер, – отвечает голос. И после этого, видимо затем, чтобы больше не испытывать Машиного терпения, из-за мусорного бака появляется некто среднего роста, в джинсах, свитере, кроссовках и с короткой косичкой волос – Фрява.
ИЗ ДЕЛА (ПОКАЗАНИЯ ВТОРОГО МЕЧТАТЕЛЯ):
Фрява. Год рождения, место жительства и возраст неизвестны. Без определенных занятий.
(Против этого наблюдения у двух других мечтателей возражений также не нашлось.)
Маша оглядывает Фряву с ног до головы и говорит:
– Так. Не поймала. Хорошо. А что в таком случае ты больше всего на свете любишь есть?
– Все. Есть я люблю все. В моем положении особенно выбирать не приходится, – отвечает Фрява.
– Опять промашка! Тогда так… От чего ты больше всего на свете тащишься? Так же, как и я – от Нового года?
– Я его ненавижу!
Это признание звучит столь неожиданно, что Маша на мгновение теряется, но тут же берет себя в руки:
– Ты что! Это ведь так красиво: каждый день новогодние елки в огнях и игрушках! Танцы! Карнавал! Воплощенная мечта! Сказка! – Снежки разноцветные! Снежки с шоколадом! Снежки с повидлом! Даже с мороженым!
– Думаю, сказка не может быть вечной. И стотысячный год, что наступит сегодня ночью, тоже быть не должен. Хотя, тут я могу и ошибаться. Может быть, я еще просто…
– Просто что? – быстро спрашивает Маша.
– Просто глу.
– А дальше? Какое окончание у этого слова? У "глу"? – восклицает Маша.
– У глу нет окончаний. Потому что глу бесконечно. Всеобще. И повсеместно, – со вздохом отвечает Фрява.
– Хорошо. Но в школу-то ты, по крайней мере, ходишь? – говоря это, Маша снова начинает хмуриться.
– Нет, конечно. Зачем он мне сдался – один и тот же, к примеру, пятый класс?!
– Выходит, ты не учишься?
– Почему же?
– Где?
– В частности, у себя.
– Ну, и как ты это делаешь? У тебя же учебников нет!
– А мне и не нужны учебники. Я думаю. Иногда читаю книжки, которые за ненадобностью кидают мне в бак.
– А в праздники? – Маша хмурится все больше и больше.
– И в праздники тоже думаю.
– Но это же скучно – думать в праздники. Праздники нужно праздновать! – хорошо видно, что Маша ищет и не находит слов. – Я даже не знаю… По-моему, это ужасно! О чем же ты думаешь? – И, не давая Фряве времени на ответ, добавляет, от расстройства закусив свою премиленькую нижнюю губу: – А я думаю, что такие, как ты, на школьных вечерах стоят по стенкам актового зала в то время, когда все веселятся, хотя по их глазам видно, что они смертельно хотят танцевать!
– Небось, передумала дарить мне подарок? – грустно усмехается Фрява. – Вот и ты тоже!
– Полагаю, он тебе не очень-то и нужен! – уже не на шутку сердится Маша. – Я лучше закопаю его, пока нет никого. А ты отвернись!
– Только поточнее сформулируй желание: с волшебством нужно обходиться осторожно! – звучит в ответ занудный Фрявин голос.
– А чего тут формулировать? Все очень просто: чтобы бабуля была здорова! – сердито отвечает Маша и вдруг улыбается, что-то вспомнив: – Впрочем, есть ведь еще одно: все эти обворожительные картинки в учебнике ботаники: тычинки, пестики!… Хотелось бы узнать: они для чего? Иногда из-за этого я даже не сплю!… – И Маша принимается докапывать ямку, приговаривая: – Секретик должен год пролежать в земле… Ну, вообще-то это всего лишь до завтра, взять от земли силу… – Она вновь достает коробочку из секретного кармашка на груди, где, должно быть, хранит особенно для себя ценное, открывает ее и…
– Ах!
– Может, обронила?
Маша поднимает на Фряву полные слез глаза:
– Я вообще не открывала коробочки! Мне бабуля так ее и дала, закрытой. – И после этого признания Маша принимается плакать.
– Был у вас кто?
– У нас каждый день, то есть год, гости!
– А из чужих? Из чужих кто-нибудь приходил?
– Разве что дядя Костя?… Но ведь это было очень-очень давно!
– Когда именно?
– Я не знаю, как об этом сказать… Много-много раз вчера! Дядя Костя – это наш истопник. Он школу топит, и дом. Вечно они с Воркисом ругаются из-за труб и батарей! Он странный… Он не подарил мне подарка – это раз. По голове погладил и в глаза посмотрел, и ничего при этом не пожелал: ни здоровья, ни счастья – это два. Причем тут он? Лучше скажи, как мне к бабуле вернуться? Ведь только раз в жизни можно воспользоваться Зеленым стеклышком! И, видно, бабуля тянула до последнего, так ни разу и не открыв своей коробочки!…
– Как ты сказала? Зеленое… стеклышко? Ты не ошиблась?
– Ты меня извини за то, что я… Наверное, нужно сходить к дяде Косте, он поможет. Потому что он добрый. Прощай!
– Истопник, говоришь? Дядя Костя? Это тот, что живет в подвале?
– Ну да. Там, где котел.
– Но ведь Воркис в подвале тоже бывает. Или нет?
– Конечно! Ведь там его трубы!
– А Воркис ничего не может знать о коробочке?
– Откуда?! Разве что… Если… – и Маша осекается, что-то сообразив.
– Вот именно.
– Он крутился возле нашей парадной в тот момент, когда бабуля… Я это видела из окна!
– Правильнее будет сказать “у нашего парадного”!
– Ну да?! – вскидывается Маша.
– Идем со мной, – зовет ее за собой Фрява.
КАССЕТА ПЕРВАЯ. РЕПОРТАЖ ЧЕТВЕРТЫЙ. МЕСТО НАБЛЮДЕНИЯ: ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА. ВРЕМЯ НАБЛЮДЕНИЯ: 23.25. ТОЧКА НАБЛЮДЕНИЯ: ВОЗЛЕ ПОЛОМАННОГО "ГРИБКА".
Перепрыгивая через свежие рытвины и траншеи, Маша с Фрявой добираются до детской спортивной площадки. Еще издалека можно разглядеть ее поломанный "грибок", а, подойдя ближе, заметить и останки каких-то спортивных снарядов. Среди них почти исчезла, покрытая снегом, облезлая деревянная фигурка: лошадь не лошадь, верблюд не верблюд – без головы и хвоста с ржавыми металлическими ногами. Тут же стоит обледеневшая деревянная катальная горка, а посередине площадки громоздится ободранный фонтан с замерзшей струей. Неподалеку от него чернеет вход в подвал.
Их спор продолжается:
– … мне об этом и Воркис говорил, и Алибаба Викторовна на уроках ботаники: раньше не было ничего! – с жаром втолковывает Маша Фряве. – И ничего будет потом. И за это мы должны быть благодарны. Иначе мы будем стариться и даже когда-нибудь умрем! Что этого может быть страшнее, а?
Но переубедить Фряву оказалось делом нелегким.
– Это мы обсудим потом, – морщась, отвечает Фрява. Потом негромко свистит и так же негромко зовет: – Эй, Помогай!
В ответ из-под снега слышится чей-то слабый простуженный голос:
– Чего зовешь? Ты же знаешь, я всегда тут. Зови меня как-нибудь иначе. Сколько раз можно тебя об этом просить!
И только тут Маша обращает внимание на говорящее деревянное туловище без головы и хвоста, занесенное снегом. Видимо заметив ее недоуменный взгляд, слабый голос объясняет:
– Это меня так Хозяин наказал! А ведь ты, Маша, не раз сидела на мне со своими подружками и болтала о разных глу… о бесконечном. Удивлена?