Только она села, как дверь за перегородкой открылась и вошел Дюран в сопровождении охранника. Его вид поразил ее. Когда она в последний раз видела Джона Дюрана в Олд-Бейли, это был высокий эффектный мужчина, теперь же она его едва узнала. Лицо изможденное, под глазами глубокие тени, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Он сильно похудел, и рубашка свободно висела на широких плечах. Брюки едва ли не сваливались. От энергичной, пружинящей походки тоже ничего не осталось: Дюран ступал медленно и неуверенно, чуть ли не шаркая ногами, как старик. И это человек, который так заботился о своей внешности, придавая значение каждой мелочи!
Держась скованно, Дюран опустился на стул и положил перед собой руки. Их глаза встретились, и Ева почувствовала знакомый холодок.
— Рад вас видеть, Ева. Хорошо, что вы решили прийти.
Слова отчетливо раздавались в микрофоне, как будто перегородки не было вовсе. Голос Дюрана был немного хрипловатым, но звучным, он говорил размеренным тоном, ровно так, как и раньше. Он не улыбался, и выражение его лица не менялось.
— Опустим любезности, — сказала она с внезапным нетерпением, — давайте уж сразу к сути. Вы утверждаете, что меня подставили?
Дюран слегка кивнул:
— Так и есть. Могу предоставить вам доказательства. Не так уж трудно их было получить….
— Но, как я понимаю, вы хотите что-то взамен.
— Вы прямолинейны, как всегда.
Последовала пауза, во время которой Дюран беззастенчиво разглядывал ее.
— Вы прекрасно выглядите, Ева. — На губах его промелькнула улыбка, в данных обстоятельствах равносильная оскорблению.
— Не могу сказать того же о вас.
— Тюремный образ жизни мне не подходит. Но я не за этим вас попросил прийти. Вы верите в правосудие?
— И что значит этот вопрос?
— Сделайте одолжение, скажите.
— Разумеется верю.
— И тем не менее вы готовы допустить, что правосудие может совершать ошибки?
— Вы хотите сказать, что не убивали Станко Рупеча?
Дюран бросил на нее долгий взгляд. Потухшие темные глаза ничего не выражали. Затем послышался слабый усталый вздох.
— Нет. Речь не обо мне. Здесь, в Бельвю, сидит человек, сидит за преступление, которого он не совершал.
— Они все так говорят.
Дюран поднял руки, и Ева заметила, что даже ладони у него были желтого цвета.
— Не все. Я — нет, — без всяких эмоций возразил он. — Я сделал то, что сделал, и готов заплатить за это. Вот почему я не злобствую в отношении вас. Вы делали свою работу, и только. Но Шон Фаррелл не убивал. Ему просто пришили дело, а настоящий убийца гуляет на свободе.
— И какое отношение это имеет ко мне?
— Через несколько недель его дело будет пересмотрено. В этой помойке он провел десять адских лет, и теперь наконец остался последний шанс доказать, что он невиновен, или, по крайней мере, вскрыть подтасованные следствием факты. Есть люди, которые сейчас занимаются делом Шона, имея в виду защиту его интересов, но они плавают по поверхности. Им нужна помощь. Если в самое ближайшее время не выявится что-то новое, его ходатайство будет отклонено, и для Шона все будет кончено. Все надежды пойдут прахом. А это несправедливо.
Дюран, может, и хотел вложить страсть в свои слова, но ему не хватало энергии. Насколько Еве было известно, он был чужд альтруизма, и трудно было вообразить, что его действительно интересует чья-то судьба.
— А вам-то что до него?
— Мне? — переспросил он. — Я убежден, что он невиновен. Мы долго говорили с Шоном, и я навел кое-какие справки. Я полностью уверен, что он не совершал убийства. Полиция облажалась. Спешу добавить, речь не об MPS, так что не бросайтесь защищать своих. Все происходило не в Лондоне, а за его пределами, в одном из графств. Шон попался им на глаза, и они подогнали доказательства. Следователю было лень этим заниматься, а адвокаты оказались не лучше. Состряпали дело на скорую руку, поставили галочку и забыли о случившемся. Проблема, однако, в том, что они посадили не того человека.