Danrad Danrad
Очень плохая наследственность
Скука — коварный и терпеливый враг. Она медленно, но уверенно поглощает сознание, делает привычные вещи до отвращения обыденными и в некоторых случаях толкает на необдуманные поступки. И всё это лишь затем, чтобы человек ощутил сладкий воздух свободы, всё ещё пребывая в её цепких лапах.
В бюро мне задолжали непорядочно большое количество выходных дней с сохранением стандартного оклада. А я имел неожиданную наглость их взять. Да, именно так, наглость! По крайней мере так мне сказали в бухгалтерии. Дабы утвердить окончательность и бесповоротность своего решения, на следующий же день, собрав сумку со сменной одеждой и обналичив часть сбережений, я покинул город, отправившись на поиски своих этнических корней.
Великолепное шумное, свистящее, дымящее и грохочущее чудовище тащило за собой пару десятков комфортабельных вагонов с красными шторками на окнах. Нынешние электрические сверхзвуковые и бесшумные составы на магнитной подушке и в подмётки не годятся тому поезду, делавшему на прямых участках до восьмидесяти миль в час. И так через всю страну, на север, к вечнозелёным хвойным лесам у незамерзающих болот Вергера. Ни много ни мало полторы тысячи миль с самого юга. Говорят, там живут люди, продающие грубых деревянных болванчиков под видом сувенирных кукол. Неизвестно, чем занимались там эти люди до того, как начали продавать деревянных болванчиков. Ведь питаться чем-то нужно, а болванчики, похоже, — их единственный заработок и способ к существованию. На зыбкой почве ничего не растёт, кроме всякой болотной травы и мха, а козы, овцы, или коровы не хотят есть эту тинную мерзость. Вот и думай, что появилось раньше: люди, делающие болванчиков, или сами болванчики. Всё это маловажно. Уж не помню, где я это услышал и кто мне это сказал. Но некие мои дальние родственники происходили из тех мест.
Только в двадцать лет человек может вот так запросто, с одной сумкой вещей, сесть на поезд и укатить неизвестно куда, имея лишь название посёлка в качестве ориентира. Ну и сумму наличными, чтобы туда добраться.
Чуть более двух суток я провёл в поезде. Особенность старых поездов в том, что они могут стать тебе домом за такой короткий срок. Ты запоминаешь каждую складку на велюровом сиденье, каждую царапину на лакированной столешнице вагона-ресторана, оставленную одним из тысячи путешественников до тебя. Окно твоего купе по вечерам горит мягким и тёплым светом лампы накаливания, рассеивая наступающую ночь за стеклом. Суета на остановках, вырванные из общего гомона слова прощания и приветствия делают тебя сопричастным всему круговороту человеческой жизни. А за окном возникают и проносятся мимо большие города с вокзалами, полными народа. Подобно торопливым пометкам в дневнике, в памяти остаются маленькие станции в столь же маленьких городках, где жизнь течёт неторопливо и редко что меняется. Не перечесть возвышений из бетона с парой небольших навесов рядом — в совсем небольших посёлках.
Не сосчитать бессчётное число полей, рек, озёр и лесов, которые тебе приходится миновать.
Пока не прибываешь к тому месту, где тебе придётся покинуть ставший чуть ли не родным вагон.
Я вышел на растрескавшуюся бетонную платформу. Кое-где в её углублениях стояла прозрачная вода. На дне этих неглубоких лужиц по зеленоватому налёту ползали жучки и ещё какая-то более мелкая водная живность. В носу защекотало от запаха хвои. Сразу за перроном начинался лес куцых сосен, перемежавшийся пятнами невысоких елей, рассыпанных то тут, то там в случайном порядке.
Я вздрогнул, услышав свисток. Лёгкий приступ паники холодком пробежал по позвоночнику. Один за другим пузатые вагоны скрывались за поворотом путей, пропадая из вида. Я стоял так, пока не перестал различать грохот колёс по рельсам, словно надеясь, что поезд вернётся и заберёт меня с собой.
Слишком громко захрустели мелкие камушки под ботинками. В тишине монотонно скрипели сосны. Ветер, свободно гуляющий под быстро бегущими серыми облаками, легонько задевал их кроны. Сердце, пропустив удар, забилось очень быстро, когда я услышал резкое и неприятное карканье невидимой вороны совсем рядом.
Я постоял, стараясь привыкнуть к совершенно новой обстановке. Затем сделал пару осторожных шагов, обходя лужицы, и спрыгнул на грунтовую дорогу, ведущую через лес. И как, интересно, какой-нибудь старик должен взбираться на платформу? Лестницы они с собой, что ли, носят?
Волна сырого холода заставила меня поёжиться под лёгкой вельветовой курткой. Вплотную к обочине подступали заросли папоротника. Бугристую местность меж елей устилал плотный слой мха. Звук шагов глушил влажный грунт.