— На работе просто ад творится.
— Что опять случилось?
Рассказывать мне не хотелось, так что я просто отмахнулась.
Но это же Лёлька. Она просто не переносит, если кто-то рядом грустит.
— Знаешь что, подруга, хватит убиваться, поехали гулять.
— Ой нет! Мне хватило прошлого раза, знаешь.
— Да не трусь. Никакого экстрима. Никаких клубов. Никаких знакомств. Обычная кафешка. Просто посидим вдвоём, вкусно поедим, выпьем вина… Собственно, я и приехала позвать тебя куда-нибудь развеяться. Поссорились же мы с моим. Вообще разругались вдрызг, и с утра он свинтил с дружками на шашлыки. И уходил, представляешь, молчком: ни пока, ни до свидания. И с такой моськой! И, гадина обиженная, на звонки не отвечает…
— Может, не слышит? Гуляет, не до того…
— Ну вот и я тоже хочу гулять и чтоб не до того… Ты же знаешь, какая я тревожная. Я же изведусь вот так дома сидеть и ждать.
***
Поехали мы в «Армению». Я не очень хотела туда, потому что «Армения» находится совсем рядом от нашего офиса. А у меня о работе сейчас не самые приятные мысли.
Но Лёлька сказала:
— Не хочу сегодня пафосных мест. Хочу по-простому, что было шумно, вкусно и весело. Хочу тоже шашлык! А там — самые вкусные делают…
Шашлык в «Армении» и правда отменный. Его мы запивали гранатовым вином, терпким, но приятным и… развязывающим язык.
Сначала Лёлька мне рассказывала, как они рассорились, злилась и страдала. Даже эсэмску своему написала: козёл!
Потом и я принялась жаловаться на судьбу.
— На работе просто ужас что творится. Совсем мне жизни не даёт этот новый коммерческий. Мне там так плохо, что, думаю, скоро уволюсь.
— Неужто хуже, чем тогда с Элкой и Славиком? — удивилась она.
— Наверное, хуже. От них я всё-таки не зависела, а от этого козла московского завишу.
— А что он сделал-то?
Я в двух словах передала, как шпынял меня накануне Крамер.
— Понимаешь, он меня так унизил, — я снова всхлипнула. — Да ещё при этом мерзком мужичонке.
— Сволочь, — согласилась Лёлька. — Все они… сволочи.
— Вот ты знаешь, раньше бы я не согласилась с тобой, а сейчас согласна! Сволочи! Ты пашешь, выкладываешься вся, а они машины себе новые покупают… и называют тебя никчёмной…
— Ты не никчёмная! — горячо заверила Лёлька и сжала мою руку.
— Спасибо, — с чувством поблагодарила я. И мы обнялись.
— А ты ему тоже напиши эсэмэску злобную, как я своему, — придумала Лёлька. — Станет легче. Хочешь, с моего номера отправь? Он даже не узнает, кто его так…
— Угу, да только я его номера не знаю. Он же у нас всего два дня. Представляешь, всего два дня, а уже довёл меня до ручки…
— Надо узнать!
— Сейчас никак.
— Жаль, — раздосадовано вздохнула она и, щёлкнув пальцами в воздухе, велела официанту принести нам ещё бутылку вина.
***
Из «Армении» мы выбрались уже за полночь. На улице было темно и безлюдно. И дивно пахло цветущей яблоней.
— Сейчас покурю и вызовем такси, — произнесла Лёлька, качаясь.
— Кури, — разрешила я. — А хочешь, я тебе его тачку покажу?
— Чью?
— Да этого гада московского.
— А-а. А как? Он что, где тут? — она завертела головой.
— Нет, она на нашей парковке стоит. Он там её, видать, оставил. Мы, когда ехали сюда, проезжали же мимо, не помнишь? А я засекла.
— Ну, покажи.
Мы с Лёлькой миновали двор и вышли на дорогу. Перебежали наискосок, а там всего несколько метров и вот она — конторская парковка. Обычно запруженная, сегодня она была почти пустая. Всего две машины. Одна — раздолбанная Камри нашего метролога и вторая — его, Крамера. Даже в полутьме от неё так и веяло богатством и высокомерием.
— Крутая тачка, — заценила Лёлька. — Давай ему шины проколем? У вас тут камер нет?
— Нет, камеры только у входа. Были, да вышли из строя. Все наши, у кого есть тачки, вечно ругаются, что директор никак не поставит новые.
— Отлично!
— Угу. Только я не хочу колоть шины.
— И верно. Чем? Не заколкой же… А давай тогда нацарапаем ему…
— Ой, нет! Это чересчур. Он сволочь, конечно, но она такая красивая, новенькая… жалко портить… Она же не виновата, что её хозяин такой козёл.
Я даже погладила нежно капот.
— Идея!
Лёлька порылась в сумочке и извлекла оттуда помаду.
— Оставим ему послание…
38
Мерзкий дребезжащий звук ввинчивался в мой мозг как соседская дрель. Я нырнула под одеяло с головой, но дребезжание проникало и туда. Чертыхнувшись, я всё же проснулась. А мерзкий звук источал будильник на телефоне. Надо сменить мелодию на что-нибудь более милосердное, в который раз сделала я для себя в уме пометку.