– Ага, – отозвался Гаврилыч, – самое то место носик пудрить. Ты б, девка, лучше под ноги смотрела, удобства-то у нас того, не городские, во всякие сюрпризы, хоть и с напудренным носиком, вляпаться ненароком немудрено. Жар-птица, понимаешь, белоклювая.
С тем я и отправилась по своим девичьим делам. Вечер, воздух сказочный, ароматами напитанный, речушка журчит, ветер шелестит в кронах, бабочки ночные летают, комарики кусают. Хорошо!
– Чего сидим, наливай! – крикнула я прямо с порога, вернувшись, и плюхнулась на прежнее место.
Что-то неуловимо изменилось в атмосфере нашей теплой компании. Нет, не в отношениях друг к другу, а в прямом смысле – в атмосфере. После ароматного запаха леса в комнате явственно чувствовался негасимый налет амбре. Так, кажется, накаркал Гаврилыч. Да вроде же я аккуратно. Под ноги все время смотрела, погуляла после заведения. Беда.
Мужчины продолжали травить байки и анекдоты, как ни в чем не бывало. А я ерзала на кровати, пытаясь под низким столом вывернуть ноги стопами вверх и незаметно скосить взгляд на подошвы. Попутно я поддерживала разговор, вставляла реплики и улыбалась шуткам. Поверь, приходилось мне туго. Вот, когда ненароком пожалеешь, что взгляд не загибается за горизонт, а голеностопный сустав не выворачивается на 180˚. Светлый образ пищи, так пленявший меня всего какой-то час назад, померк в облаке зловония. Да где ж эта проклятая «мина»?
– Девонька, да чего ты там под столом все время ищешь? Обронила чего? – с еле сдерживаемым смехом спросил Гаврилыч.
– Да я того… Не пойму никак. А вы не чувствуете? – мне было стыдно и неудобно признать, что оказалась такой неловкой и неприспособленной к сельской жизни. Испортила ароматный вечер. Деревенский фольклор торжествовал над городским снобизмом.
И тут вдруг оба – Гаврилыч и Влад – разразились таким громогласным и заливистым хохотом, что у одинокого сыча на ближайшей сосне заложило не только уши, но и глаза.
– У-ха-ха-ха! А-гы-гы-гы! Ты того. И-гу-гу-гу! Пошли со мной. И-ху-ху! И-гы-гы! Да не упирайся, пошли. Ха-ха-ха-ха! Сейчас сама увидишь! Ой, не могу! А-га-га-га! – Гаврилыч тянул меня сквозь сотрясаемый звуковыми волнами грозовой воздух как крепкий буксир утлое суденышко.
Мы спустились с крыльца и Гаврилыч, скрюченный от смеха, таким же скрюченным пальцем тыкал во что-то небольшое и блестящее, примостившееся под лестницей. Озадаченная, оробевшая и лишенная понимания происходящего, я в сгустившихся сумерках пыталась разглядеть указанный объект. Потом плюнула и выволокла его на освещенный луной пятачок земли. Через десять секунд я каталась по траве как перевернутый на спину жук-бронзовка, рассекая воздух всеми четырьмя (нет, шестью, коль уж жук) конечностями и оглашая окрестности неподдельным звенящим хохотом.
Пока я совершала свой физиологический моцион, мужики решили подновить ассортимент продуктов на столе и вскрыли очередную банку домашних мясных консервов. Нарушение технологии или дефекты тары сделали свое черной дело. Банку-то они из комнаты вынесли, а вот выпущенный на волю зловещий дух аммиака и сероводорода остался витать. Можно только догадываться, как душили моих собутыльников еле сдерживаемые спазмы смеха, пока я отыгрывала свой акробатический этюд под названием «Пятно позора».
С того памятного веселого вечера мы стали видеться часто, незримые нити приятия тянули меня в райцентр Z с неодолимой силой. И если мои отношения с Гаврилычем больше походили на детско-родительскую безусловную любовь и понимание, то встречи с Владом все больше кренились в сторону глубокого флирта.
Влад был соткан из прочных, надежных, тонких и взаимоисключающих нитей. Легкость и простота в общении скрывала цепкий и развитый ум. Пренебрежение к условностям и социальным нормам служило лишь ширмой честолюбию и карьерной дальновидности. Умение в два счета выходить из самых проблемных ситуаций базировалось на долголетнем и кропотливом фундаменте опыта, нужных знакомств, воли и смекалки. Я никогда не слышала, чтобы Влад кричал или грубил, в самые пиковые моменты он становился суров и сосредоточен, предпочитая дать возможность негодяю самому запутаться в сетях собственных интриг и лжи, а потом сдаться на милость победителя. Самые болезненные душевные раны он прикрывал бинтами сарказма, иронии и юмора. Надежность и преданность он никогда не выносил напоказ, жертвуя многим с легким сердцем. По-детски наивен и необыкновенно мудр. Бережно относясь к вещам и людям, Влад не зацикливался на обладании. Не кичился статусом или достатком. Мог одновременно быть серьезным и откровенно шалить. Говоря словами одного из его подчиненных: «Вот – дурак, а еще директор!». Или его собственными словами: «Шиза пришла и не уходит». Будучи самим собой, он позволяет и другим людям чувствовать себя свободно: жить, дышать и наслаждаться. Рядом с ним мир становился выпуклее, воздух – насыщеннее, а Земля – круглее.