плыли к берегу. Она ведь действительно могла испортиться!
Так я и поступила.
- И ты, конечно, не сможешь толком описать лица арабов и индонезийца, проворчал Сианон.
- Арабы были похожи на арабов. Смуглые, темноволосые. Один был лет сорока-сорока пяти, другой лет на десять моложе.
- Так я и думал, - вздохнул полицейский. - Твоей наблюдательности можно позавидовать. Ты никогда не принимала участия в конкурсах на звание худшего свидетеля?
- Я же не виновата, что у арабов были совершенно стандартные лица!
- _Стандартных_ лиц не бывает, - проворчал Сианон. - Эту идиотскую формулировку изобрели безмозглые писатели, неспособные отличить негра от вымазанного сажей голландца.
- Зато индонезийца я разглядела хорошо. Но раз ты считаешь, что я не могу отличить негра от немытого европейца, вряд ли имеет смысл тратить время, описывая его...
Ляо метнул на меня яростный взгляд.
- Не забывай, что я вполне могу повесить на тебя четыре трупа, так что лучше не доводи меня.
- Шесть, - напомнила я. - Но ведь ты не станешь этого делать?
- Как выглядел индонезиец?
- На голову ниже арабов, коренастый, с намечающимся брюшком. Лицо круглое и приплюснутое, словно его ударили сковородкой, глаза маленькие, глубоко посаженные, углы губ неприятно опущены, короткая стрижка, черные волосы и резко контрастирующие с ними совершенно седые виски. Кажется, что их специально покрасили в белый цвет.
- Сиварван Сутхамико, - подытожил Сианон.
- Ты его знаешь?
- Политический деятель. Ходили слухи, что он был связан с движением "Свободный Асех" и финансировал Фронт национального освобождения Асеха, но ничего конкретного так и не удалось доказать.
- А что это за движение "Свободный Асех"? - заинтересовалась я.
- Асех - это северный район Суматры. Организация "Свободный Асех" пыталась совершить государственный переворот, но мятежники были разбиты правительственными войсками.
- А какое отношение к этому имел Сиварван Сутхамико? - Я с трудом произнесла непривычно звучащее имя.
- Ничего так и не было доказано, но ходили слухи, что именно он подстрекал лидеров "Свободного Асеха" к открытому вооруженному выступлению. Сиварван прекрасно понимал, что армия разобьет их в пух и прах, но жестокие карательные операции должны были вызвать волну антиправительственного возмущения. Слабость правительства он рассчитывал использовать в своих целях, но чуть не погорел сам, когда поползли слухи о его, хоть и косвенном, участии в мятеже.
- Везде одни и те же игры, - вздохнула я. - А какие дела у него могут быть с арабами? Думаешь, речь шла об электромагнитной бомбе Тетери на?
- Не обязательно. Сиварван ведь тоже мусульманин. С Халедом Бен Ниядом он может проворачивать любые сделки, от торговли живым товаром до создания баз по подготовке террористов. Хотел бы я послушать, о чем они там договаривались.
- У вас что, политики занимаются торговлей живым товаром?
- Да это я так, к слову. Хотя исключать такую гозможность нельзя. Детская проституция приносит необычайно высокий доход. Деньги всем нужны, а политикам - в первую очередь. Нельзя утверждать наверняка, что переговоры велись о бомбе, но это вполне вероятно.
- Но ведь индонезийцам самим нужна бомба. Зачем же Сиварвану отдавать ее Бен Нияду?
- Потому что Бен Нияд заплатит ему за это, - пожал плечами Сианон. - За деньги Сутхамико зарежет собственную мать. Впрочем, все это домыслы. Неизвестно, о чем они говорили на самом деле.
- Значит, нет никакого толка от того, что я узнала?
- Я этого не говорил.
- И что ты собираешься делать дальше?
- Для начала я приглашаю тебя на прием во дворец раджей Карангасема, правивших на Бали и Ломбоке.
- Прием во дворце? Ты серьезно?
- Абсолютно серьезно.
- А как мы туда попадем?
- Мы будем личными гостями принца Барингли, потомка династии Карангасемов.
- Ты знаком с принцем?
- Я же предупреждал, что тебе предстоит пообщаться с высшим обществом.
- Но ведь ты простой полицейский. Как тебе удалось получить приглашение?
- Я не простой полицейский. Я богатый японский бизнесмен.
- Хотела бы я знать, как тебе это удается. С зарплатой полицейского невозможно изображать богатого японского бизнесмена. Кроме того, обычный полицейский не получает приглашений от принцев. Это означает, что ты обманул меня, утверждая, что проводишь расследование один, на свой страх и риск. Кто тебе помогает?
- Но ведь и ты рассказываешь мне далеко не все, - усмехнулся Ляо. - Вряд ли нам стоит затевать дискуссию по поводу взаимной откровенности. Прием в честь праздника Балигиа назначен на субботу. Сделай мне одолжение, постарайся за оставшиеся два дня никого не убить.
* * *
- Где это ты пропадаешь целыми днями? - недовольно поинтересовалась Адела.
- Вчера я каталась на лодке со Стивом, - объяснила я.
- Ты каталась на лодке с _моим_ греком?
- А что в этом такого? Ты же сама променяла его на американца.
- Да ладно, это я так. Пользуйся на здоровье. Для любимой подруги мне ничего не жалко. Ну и как он?
- В каком смысле?
- Не прикидывайся. Ты меня прекрасно понимаешь.
- Никак. Мы просто купались, загорали и разговаривали.
- И только?
- И только.
- Жаль.
- Чего?
- Печальная ошибка природы. Такой красивый парень - и импотент.
- С чего ты взяла, что он импотент?
- Со мной он тоже только разговаривал.
Судя по сообщениям, периодически мелькавшим в российской прессе, импотентом Сергей Адасов не был, скорее наоборот. Подружек у него было много, но даже не потому, что он привык менять их, как перчатки. Причина подобной "текучести кадров" была несколько иная. Не имея возможности добраться до неуловимого киллера, кореша его жертв отыгрывались на любовницах Шакала.
С навязчивой регулярностью Сережиных дам душили, четвертовали, расплющивали под прессом, поджаривали заживо, замуровывали в стенах и растворяли в кислоте. Журналисты млели от восторга, смакуя кровавые подробности и рассуждая о том, что сколько веревочке ни виться, а конец будет. Тот еще конец.
Неудивительно, что после всего этого Шакал не жаждет новых романов. У киллеров тоже нервы не железные, и импотенция тут ни при чем.
На всякий случай я решила не обсуждать с подругой вопрос о сексуальных возможностях Стива. Пусть считает его импотентом. Чем дальше она будет держаться от Сергея Адасова, тем меньше мне придется за нее беспокоиться.
- Представляешь, Йошинори пригласил меня на праздник Балигиа во дворец раджей Карангасема, - сменила я тему.
- Ты все еще встречаешься со своим Сукихуюси? - удивленно вскинула брови Адела.
- Сукиебуси, - поправила я.
- И когда он тебя пригласил?
- Вчера ночью, после того, как я вернулась с прогулки со Стивом.
- То есть днем ты гуляла с греком, а ночь провела с Сучкихренуси? уточнила подруга.
- Не говори глупостей. Мы просто поговорили немного, он пригласил меня на праздник - вот и все. Кроме того, его фамилия Сукиебуси.
- Понятно, - многозначительно кивнула Адела.
- Что тебе понятно?
- Критический возраст.
- Что? - вытаращилась на подругу я.
- Ты не расстраивайся, все мы через это проходим, - покровительственно похлопала меня по плечу Адела.
- Какой еще критический возраст?
- Как бы тебе объяснить? В этот период женщина без видимой причины резко меняет свое поведение. Сначала она, например, рассуждает о здоровом образе жизни, об одиноких прогулках у моря, дает себе слово целыми днями работать, а потом вдруг срывается с цепи и целыми днями пропадает неизвестно где в обществе разных мужчин.
- Ну, ты даешь! - восхитилась я.
- А разве я не права? - пожала плечами подруга.
- В таком случае для тебя критический возраст начался с первого посещения детского сада!
- Не обижайся, - покровительственно потрепала меня по плечу Адела. - Со всеми нами рано или поздно случается нечто подобное. Относись к этому философски. Главное - ни о чем не беспокойся и не забивай себе голову вопросами морали. На меня ты всегда можешь положиться. Можешь быть уверена, что я ничего не скажу Бобчику.