Еще четверть века назад Э. Хакер в своей книге "Конец Американской Эры" с удивлением и явным расстройством (поскольку он считал себя либералом) обнаружил, что "либерализм целиком превратился в философию оправдания привилегий среднего класса", в "способ, который позволяет зажиточным гражданам, с одной стороны, считать себя прогрессивными, а с другой избегать расплаты за свои "прогрессивные" принципы".
Обыватель втайне подозревает, что его сытое существование может оказаться не вечным. Поэтому он, с одной стороны, постоянно сам себя успокаивает (Френсис Фукуяма с его "Концом истории" и т.п.), с другой пытается строго ограничить размеры "рая" и численность "избранных" (поэтому либеральный подход не распространяется на "чужих" - западный обыватель удивительным образом не замечает 10% обездоленных в своих собственных странах: их как бы нет, в кварталы бедняков - в трущобы, гетто - либералы "случайно" не заходят, нищих на улицах они "не видят", даже если смотрят прямо на них; из этого же ряда - все ужесточающееся эмиграционное законодательство: "всякие там" турки, курды, арабы, цыгане, румыны и прочие "инородцы" - это "недочеловеки", им нечего делать в западном мещанском раю!).
Точно так же не распространяется либерализм и на страны "третьего мира". Пол-Африки может смело умирать от голода - сытый и богатый Запад, выкачавший из Африки биллионы и биллионы долларов, истребивший миллионы африканцев (и не заплативший за это никакой компенсации никаким родственникам убитых), будет лишь изредка замечать "трагедию Сахеля", ханжески сочувствовать и откупаться мизерными подачками - мешками со слежавшейся, окаменевшей мукой, изъятой из стратегических армейских запасов, созданных когда-то на случай ядерной войны.
Сейчас, когда рухнули СССР и ОВД и определилась возможность превратить в капиталистическую периферию или полупериферию страны бывшего "восточного блока", а заодно и полностью подчинить себе те страны "третьего мира", которые ранее были советской клиентелой, по логике вещей, Welfare State должно бы расцвести пышным цветом, расширить свои рамки, интегрировать в "мещанский рай" остающиеся за его границами слои и территории - да и просто повысить общий уровень благосостояния (за счет прекращения общей гонки вооружений и перераспределения сверхприбылей, выкачиваемых из новых зон эксплуатации и ограбления - еще вчера советских, еще вчера недоступных).
Не тут-то было! Мещанская цивилизация, обнаружив, что "советской угрозы" нет, и перестав страшиться "повторения большевистской революции" у себя дома, наоборот, резко поправела, стала агрессивно нетерпима к собственным социальным низам - и уже готова, как выражаются западногерманские левые, "скинуть нижнюю треть" общества. Частнособственнический инстинкт, мещанский эгоизм оказались сильнее элементарного расчета: западная цивилизация обывателей готова пойти на возрождение в собственных странах полномасштабной классовой борьбы - лишь бы не делиться с "нижней третью" открывшимися возможностями быстро повысить свой материальный, потребительский уровень.
Очень показателен пример Клинтона, либерала из либералов, которого его более консервативные оппоненты от либерализма готовы были записать чуть ли не в "леваки". Клинтон начинал с фарисейских речей о том, что современное высококачественное здравоохранение должно быть доступно всем американцам даже самым бедным, но никакого доступного здравоохранения не ввел, а напротив, урезал в августе 1996 года программы социальной помощи, оставив за бортом Welfare State еще минимум 6 миллионов американцев - в первую очередь, конечно, иммигрантов (нечего, мол, вам лезть в нашу сытую Америку!).
Даже за те самые "права человека", что лежат, вроде бы, в основе идеологии либерализма, либералы "борются"
как-то странно, выборочно. Они устраивали бурные пропагандистские кампании в защиту "своих" - например, сторонников капитализма в Советском Союзе, когда тех преследовали, - и те же самые либералы совершенно игнорируют, например, трагедию целого народа Абхазии, удушаемого голодом из-за блокады, установленной либеральными режимами Шеварднадзе и Ельцина. А ведь право на жизнь - самое первое, главное, основное право человека. Все остальные права - лишь приложение к нему. Либералы боролись за свободу выезда из СССР - ссылаясь на ст.13 "Всеобщей Декларации прав человека"* и теперь они же нарушают эту статью, максимально ограничивая въезд в свои страны. А какие молнии метали либералы в адрес СССР за "использование принудительного труда заключенных"! И что же? Нет СССР - и вот уже в восьми штатах США законодательно вводится этот самый "принудительный труда заключенных". А сколько было криков о Берлинской стене как о "позорном символе тоталитаризма"! А теперь либеральная Америка возводит такую же стену вдоль всей границы с Мексикой!
Вот и феминизм Арбатовой - это чисто либеральный феминизм. Я это понял из ее выступления на TV, в "Темной". Обнаружилось, что Арбатова, собственно, сильно отличается от многих западных феминисток - часто левых, даже ультралевых, даже впадающих из-за своего радикализма в "женский сексизм". Арбатова вовсе не за равные права для всех женщин. Она - за равные права для имущих женщин. С ее точки зрения, если женщина имеет деньги и желание стать членом парламента - государство (общество) должно предоставить ей все возможности для этого (например, завести детский сад или ясли в парламенте, где за ее маленьким ребенком будет присматривать и ухаживать специальная няня, пока женщина-депутат будет принимать законы). При этом Арбатовой не приходит в голову, что этой самой няне тоже, может быть, хочется не у депутатских детей попки подтирать, а принимать законы да денег нет, жить не на что. А у имущей женщины-политика, мне кажется, хватит денег и на то, чтобы нанять няню, которая бы сидела с ее ребенком у нее дома - вовсе не обязательно это делать именно в здании парламента. То есть, требуя равноправия по половому признаку, Арбатова совсем не заинтересована в равноправии по имущественному, социальному, классовому признаку - в том числе и для женщин. Вот это и есть буржуазный феминизм, либеральный феминизм.
Как мещанин Жданов носил маску коммуниста, играл роль коммуниста, как мещанин Рейган носил маску государственного деятеля, играл роль государственного деятеля (ему, правда, было чуть легче - он хоть и бездарный, но актер), как участники "каравана деятелей культуры" носили маски антропософов, играли роль - так и Арбатова носит маску феминистки, играет роль феминистки*. В тюрьму за свои убеждения, как Эммелина Панкхерст, она не пойдет. В тюрьме сидеть - это вам не аборт от нелюбимого мужчины делать, а потом с дурацкой гордостью об этом мемуары писать.
* * *
Мы с Арбатовой - почти ровесники, погодки. Мы - представители одного поколения. В одно и то же время мы ходили по одним и тем же улицам, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы и спектакли, слушали одну и ту же музыку, может быть, даже носили одинаковые фенечки. Если поискать, наверняка найдется куча общих знакомых.
Разница между мной и моими друзьями и Арбатовой и ее друзьями совсем в малом: мы боролись с советской властью (и платили за это свободой, здоровьем, карьерой), а они приспосабливались к ней, ложились под нее. Разумеется, такой опыт оппортунизма не остается без последствий, разумеется, это психотравмирующий, комплексообразующий опыт. Но только не власти ("коммунистам") надо предъявлять претензии, а себе. Это же классический конфликт романтизма: "художник и власть". Чтобы понять Арбатову полностью, нужен психоаналитик(.
Очевидно, психоаналитик же только и может объяснить, зачем в той же телепередаче Арбатова с гордостью принялась рассказывать, что она "всегда (?!) была сексуально востребована на 200%". Предлагаю всем желающим попробовать себе эти "200%" представить "весомо, грубо, зримо" - в меру способностей каждого. Я попробовал.
Неудивительно, что с такими психо(пато)логическими особенностями Арбатову, с одной стороны, все время тянет в халявный антропософский поезд-бордель ("слава Богу, что утром снова в поезд", "В поезд, скорее в поезд!"), а с другой - душа ищет, на чем бы отдохнуть, и находит "застенчивого высокого немца в круглых очках". Немца "зовут Вильфрид. Он художник. У него дивные глаза. Совершенно литературный, романтичный и рассеянный немец".