— Профессор? — попытался угадать я.
— Да… Профессор. Луконин Олег Харитонович. Профессор и, — он поднял указательный палец, — доктор исторических наук. Между прочим, был знаком со Львом Николаевичем в бытность, когда тот уже читал лекции в Ленинградском, а потом Санкт-Петербургском университете.
— Со Львом Николаевичем Гумилевым?..
— Ну не с Толстым же… — Он наконец достал из портфеля очки, водрузил на нос, застегнул портфель, бросил на соседний стул и взял книгу Черновой, внимательно рассматривая страницу с миниатюрой Ронсевальской битвы. — Интересная книжица… интересная… Здесь приобрели?
Я кивнул в сторону, где, по моему мнению, должен был находиться магазин «Старая книга».
— Интересная… — Он полистал и вернул «Миниатюры» на стол. — Так что вам наговорили два этих старых осла?
— Послушайте, — возмутился я, — почему вы их обзываете?
— Почему?! Да хотя бы потому, что я знаком с ними уже лет сорок и столько же с ними дружу.
— Ну, разве что… Мы с ними обсуждали Ронсевальскую битву и «Песнь о Роланде»… с… м-м-м… разных исторических позиций.
— Ах, с исторических… Ну-ну… Представляю, что они вам тут несли. Один вовсю нахваливал французов, а второй перетягивал одеяло на испанцев. Они хоть не передрались?
— Они были по очереди.
— Эт вам повезло… И ещё вам повезло, что не было нашего четвертого, Петеньки, Питера, чёртова англомана, тот бы вам ещё одну теорию задвинул…
— А что, есть ещё и английская версия? — упавшим голосом осведомился я.
— А как же, до-ро-гой вы мой то-ва-рисч! Во-первых, сама «Песнь…» изначально существовала как Оксфордская рукопись, написанная что-то около конца XII века на англо-нормандском диалекте старофранцузского языка.
— На каком диалекте какого языка?..
— Англо-нормандский диалект старофранцузского… А вы что же — ничего о нормандском завоевании Англии-то не зна-а-аете?! — седые брови Олега Харитоновича поднялись до середины лба.
— Знаю… знаю… — замахал я, — это просто от неожиданности…
— Ладно… От неожиданности… так от неожиданности… А во-вторых, был такой Гарольд Лэмб, американский историк, сценарист, романист и так далее, который жил и работал в конце девятнадцатого — первой половине двадцатого века. И вот у него была своя теория. В рамках жизнеописания Карла Великого, так сказать… Вообще… — он передвинул книгу, освобождая место под хреновуху и груздочки, которые уже нёс официант, — вообще, о Карле и Роланде не писал только ленивый. Благодатная почва… Фактологического материала — ноль! Зато куча домыслов и измышлений, начиная от песен бродячих жонглёров и шпильманов и до наукообразных исследований монахов разных аббатств и монастырей.
Говоря это, он налил себе рюмку, подцепил груздочек вилкой и так замер, дожидаясь меня. Был он в этот момент похож на булгаковского Кота Бегемота в квартире Степы Лиходеева.
Я поднял пустой бокал и отсалютовал, а мой визави выпил.
— Да… — он с хрустом закусил груздем, — много кто писал, да только толку мало. Потому что всё было там не так! Никаких мечей Дюранделей, никаких полчищ мавров-сарацин, ни семи лет походов. Единственным более-менее достоверным источником следует, видимо, признать труд Эйнхарда «Жизнь Карла Великого». Был такой императорский летописец. Во всяком случае, историки верят, что был. И он, «значить», в своей работе посвятил ажник целых двадцать строк текста тому самому испанскому походу. В которых… А впрочем, чего это я? У меня тут по случаю книга с собой … — и он опять взялся копаться в портфеле.
— Ага, — скептически кивнул я, — по случаю…
— Да! — профессор продолжительно, с вызовом, посмотрел на меня. — По случаю! — Потом снова залез в портфель, пошурудил там и наконец достал книгу, раскрыл и стал выискивать нужный абзац, бормоча: — Та-а-а-ак… ага… вот… и вот! Он картинно вытянул руку с книгой и начал громко и торопливо зачитывать, временами делая смысловые ударения: «…Во время длительной и почти беспрерывной войны с саксами он, разместив в надлежащих местах гарнизоны вдоль границы, отправился в Испанию — в Испанию! — после того как наилучшим образом приготовился к войне. Преодолев ущелье Пиренеи, он добился капитуляции всех городов и замков, к которым приближался, и вернулся с целым и невредимым войском. Однако! — профессор посмотрел на меня из-под очков, — однако! — на обратном пути, на самом Пиренейском хребте ему всё же пришлось на короткое время испытать вероломство басков. — Заметьте: басков! Не мавров… — В то время как растянувшееся войско двигалось длинной цепью, как то обусловили характер места и теснин, баски, устроив засаду на самой вершине горы, — ибо место, подходящее для устройства засады, находится в густых лесах, которых там великое множество, — и напав сверху, сбросили в лежащую ниже долину арьергард обоза и тех, кто шёл в самом конце отряда и оберегал впередиидущих с тыла. Затеяв сражение, баски перебили всех до последнего и разграбили обоз, а затем… — Так, это можно пропустить… вот! — В этом сражении со многими другими погибли стольник Эггихард, дворцовый управляющий Ансельм и Руодланд, префект Бретонской марки. И до настоящего времени невозможно было отомстить за содеянное, — ускоряясь, читал профессор, — поскольку, совершив сие, враг так рассеялся, что даже не осталось и слуха, где и среди каких племён их можно найти!..» — Сделав на последнем слове ударение, профессор захлопнул книгу, снял очки и победно посмотрел на меня. — И никаких, заметим, мавров! Баски! Испанские баски. Они и нынче никому покоя не дают. И не Роланд, а Руодланд, или даже Хруодланд. И вообще! — он ещё раз налил себе водки и поднял рюмку, — вообще, никаких французов, испанцев, немцев тогда ещё не было и быть не могло. Это же восьмой век! Французы как нация сформировались в тринадцатом-четырнадцатом веках, во времена Столетней войны, а англичане — и того позже: после Алой и Белой розы… а немцы вообще осознали себя единой нацией только в XIX веке. Так что не было ещё никакой «прекрасной Франции» в восьмом веке, не-бы-ло! Были франки, германские племена франков, которые повсюду воевали с такими же германскими племенами: саксонцами, лангобардами, готами… Ну разве что в Испании им приходилось воевать с арабами… Причём, часто упоминая Карла Великого, говорят о нём как о защитнике веры Христовой, в то время как мусульмане тогда вовсе не были врагами христиан — они скорее считали их своими братьями… пока в одиннадцатом веке крестоносцы не припёрлись освобождать Гроб Господень, будто бы кто-то его захватывал, — он приподнял рюмку. — Вы закажете? Подождать?