— …на дармовщинку…
— Ну зачем вы так?.. Мы вполне честно отрабатываем выпивку. Если вам не понравилось, мы готовы…
— Перестаньте! И меня извините, бестолкового. Кстати, пейте, там ещё осталось же. Может, что-то дозаказать?
— Спасибо, не надо… — мотнул головой профессор, но всё же придвинул салатницу и налил себе остатки хреновухи. — А вы?
— Больше не хочу. Мне хватит.
Он пожал плечами, поднял рюмку, выпил и наколол на вилку оставшиеся грибы.
— Скажите, а как же всё-таки там было?
— Где? В Ронсевале? — он отправил грибы в рот и захрустел ими. — А никто не знает. Могут предполагать, могут измышлять, могут, подтасовывая факты, создавать стройные и изящные версии событий. Всё это будет интересно, но… не более того. Увы! Как писал в своей «Исповеди» Блаженный Августин: «…если я предложу им вопрос, правду ли говорит поэт, что Эней когда-то прибыл в Карфаген, то менее образованные скажут, что они не знают, а те, кто пообразованнее, определенно ответят, что это неправда». История — это не то, что было, история — то, что осталось. Поэтому: увы и ах! Может быть, конечно, остались какие-то записи в архивах спецслужб…
— Каких таких спецслужб? — опешил я. — Это же восьмой век!
— О-о-о, братец вы мой! Они всегда были! Жандармерия, Тайная канцелярия, Тайная полиция, а в средние века — Инквизиция, Орден иезуитов… Да чего только не было… И в восьмом веке, наверное, было что-нибудь при Римском Престоле. А как же! Бесконтрольно отпускать Карла? Недальновидно…
— Скажите, — я затушил сигарету, — а как вы меня вычислили? Своя «спецслужба»?
— Да какая там… Проще простого! Жан за вами ещё в букинистическом наблюдал. А потом, когда направились в ресторан, позвонил нам…
— …А потом кто-то из вас попросил женщину позвонить и позвать меня к телефону, чтобы сменить рассказчика?
— Это я, — профессор порозовел и виновато развёл руками.
— Женским голосом?
— Ну, мы же все можем немного изменять голоса. Извините.
— А с гардеробом?
— А с гардеробом нам повезло! — Профессор широко улыбнулся. — Не нужно было ничего разыгрывать. Там действительно какой-то гражданин всю плешь проел Михалычу, ну и мы… — На этих словах он вдруг засуетился, засобирался, защёлкал портфелем, складывая в него книгу и очки. — А знаете, я, наверное, пойду?
— Да-да, конечно… Я сейчас расплачусь и тоже… Спасибо вам! — я встал и протянул руку. Профессор крепко её сжал.
— Вам действительно всё понравилось? — робко поинтересовался он, держа меня за руку.
— Перестаньте! Конечно понравилось.
— Тогда до свидания! И спасибо за угощение! От всех спасибо! — Он выпустил мою руку, подхватил портфель, взял из угла зонтик, повернулся и пошёл к выходу: сгорбленный, старенький, в смешном мятом костюме… замечательный профессор истории, который лично слушал лекции Великого Гумилёва. Профессор. И актёр.
Я вышел на Невский, был вечер рабочего дня. Жёлтые фонари освещали грязноватую улицу, по которой неслись автомобили и текли толпы людей. До поезда оставалась ещё пара часов, и я решил прогуляться по вечернему Питеру пешком.
Я шёл, глядел по сторонам и видел: прав профессор Луконин, говоря, что история — это не то, что было. История — то, что осталось. Прав Олег Харитонович. Вокруг меня была овеществлённая история. Большая история Огромной Страны. С выдуманными фактами, с уже привычными мифами, со ставшими обыденностью легендами, воплощёнными в граните и мраморе в саму суть и плоть страны.
Но Россия — Россией… Меня же ещё интересовало, как же там было, под Ронсевалем-то?..
— Почему ты раньше не рассказывал мне эту историю? — вечный спутник в моих путешествиях моя Софико задумчиво мешала ложечкой кофе.
— Не знаю… Странная она. И ещё тогда было ощущение, что меня… ну, нехорошо разыграли, что ли… Глупый был, молодой. Всё-таки пятнадцать лет прошло…
— А профессоров не пробовал отыскать?
— Зачем? — Я допил чай и отодвинул чашку. — Да и где?
— А мне кажется, стоит отыскать… Можешь найти их в интернете. Знаю, можешь. Ты же недавно нашёл мне Анатоля.
— Анатоля… Анатоля ты, можно сказать, не теряла, — я поглядел в окно, дождь закончился, и уже выглянуло солнце. Ох погода… Питерская погода… — Ладно… Пойдём, там, наверное, просохло.