Все помнят книги Хаксли и Льюиса, их тексты. Но не дату их смерти. Потому что на тот день выпала еще одна смерть.
Джон Ф. Кеннеди – его тоже иногда называли Джек – погиб 22 ноября 1963 года. Кеннеди более всего известен как президент США. А еще он был тезкой пса моего дяди.
Можно сказать, и тезкой самого дяди Джека тоже.
Семья Кеннеди держала собаку, подаренную им советским лидером. (Советы больше знамениты своими луноходами, чем подарками, но из песни слова не выкинешь.) Собаку звали Пушинка.
Пушинка по-русски – то же самое, что Флаффи по-английски.
Иногда я воображаю себя в пещере, поздно ночью, в дрожащем свете факела. Я чувствую, как пепел осыпается мне на плечо, прежде чем упасть на землю, и думаю, сумеет ли кто-нибудь через двадцать шесть тысяч лет – какой-нибудь человек будущего с немыслимыми способностями – обнаружить этот пепел.
И что этот пепел ему расскажет.
14. мой новый свитер
Ротор объясняет, что его мать на каком-то собрании, а все подруги сестры на той же вечеринке, откуда мы пришли, поэтому ее тоже можно не ждать.
– На Найки не обращай внимания, – добавляет он, поднимаясь по лестнице. – Мелкая ссыкуха.
Кошка (по всей видимости, она и есть Найки) примостилась на верхней ступеньке, спокойно и безмолвно наблюдая, как мы приближаемся. Не доходя пару шагов, Ротор наклоняется и буквально рычит – как лев! – прямо ей в морду. Кошка скатывается вниз, по пути задев меня. Явно не у меня одного в этом городе непростые отношения с домашним питомцем.
– Мне нужно отлить, – говорю я; Ротор машет в сторону двери дальше по коридору, а когда я выхожу из туалета, сторожит меня буквально у порога.
– Готов? – спрашивает он, и я думаю: «Готов к чему, чудила?», но вслух говорю:
– Ага.
В комнате у Ротора двуспальная кровать, пара полупустых книжных шкафов, пыльная электрогитара в углу и стол, за который Ротор и усаживается, придвигаясь поближе и открывая ноутбук. На столе бардак, уборка обошлась бы баксов в двадцать, не меньше: беспорядочные кипы бумаг, пирамиды из учебников с разными вариациями слова «психология» на корешке; несколько конструкций в стиле безумного профессора, одна из которых представляет собой бинокль с приваренными к нему защитными очками; а из-под груды хлама выглядывает небольшая фотография в рамке: Ротор и Сара с родителями на фоне Белого дома.
– Чувак! – Со своего места Ротор замечает, что я рассматриваю снимок. – Надеюсь, ты глазеешь на мою сестрицу, а не на меня.
Учитывая вполне человеческое имя Сары, я предполагаю, что в тот раз «орел» выпал матери.
– А у нее есть второе имя?
– Ха! Дивергенция.
– Ротор Патрик и Сара Дивергенция.
– Сара шутит, что из нас получился бы один нормальный человек и один киборг.
– Кстати о киборгах. – Я показываю на гибрид очков с биноклем на столе, откуда пучок проводов тянется к ноутбуку.
– Мы называем его «Оракул».
– Вы с Сарой?
– Нет, я имел в виду… Не важно. – Он указывает на край кровати: – Присаживайся.
Я сажусь и краем глаза замечаю на экране страницу с заголовком «Каталепсия и НЛП». Ротор разворачивается ко мне вместе с креслом, и я вдруг будто оказываюсь в кабинете врача, который сейчас скомандует мне открыть рот и сказать «а-а-а».
– Тебе нужна новая колея, – говорит он.
– Чего? – Я пытаюсь встать, но ноги не слушаются, тело наливается тяжестью – глаза, голова, руки, – словно я всю жизнь был пустым сосудом, а сейчас меня наполнили песком и камнями. – Мне пора домой. – Губы тоже еле двигаются, и я не уверен, сказал ли что-нибудь вслух.
– Все просто, Ной. Доверься мне.
А вот и часть вторая
Мила Генри:…поэтому, наверное, я с таким упорством описываю настоящих людей. Из-за мелочей.
Ведущий: Мелочей?
Мила Генри: Да, я предпочитаю мелочи.
15. туман
Два года назад наша семья отправилась летом в карибский круиз, и среди многочисленных вечерних развлечений был гипнотизер. Помню, я с ужасом и любопытством наблюдал, как он приказывает женщине, вызвавшейся из зала, закрыть глаза и вообразить, будто она находится на вершине красивой длинной лестницы из ста ступеней. Он внушил ей, что с каждой ступенькой она будет все больше расслабляться и успокаиваться. В конце концов женщина впала в состояние марионетки, полностью подчинившись воле кукловода. Зрелище было жуткое, но еще сильнее я испугался в последующие дни. Всю неделю я то и дело встречал эту женщину на палубе, замечал ее лицо среди публики на других вечерних представлениях – фокусника, комика, варьете, – и она ни разу не улыбнулась. Просто сидела, глядя в одну точку, как кукла.