Вселенная полна загадок!
Стук в дверь, которая тут же открывается.
– Ку-ку, – говорит мама. Она всегда стучит, прежде чем войти, но не столько спрашивая разрешения, сколько ставя перед фактом. – Хотела сказать, что пора вставать и собираться в школу, но… Вижу, ты уже готов.
– Ага.
Она улыбается тревожной, но полной любви улыбкой, типичной для всех матерей, но особенно для моей.
– И насчет тренера Стивенса…
Ясно, что рано или поздно она завела бы этот разговор. Если честно, надо отдать должное родителям, что они еще вчера не спросили.
– Ага.
– Не полная стипендия, как мы надеялись, Ной, и все-таки пятнадцать тысяч. Просто потрясающе. Огромная сумма, если учесть все нюансы.
– Да, мам, я понимаю.
– Тогда пойми, что дело не в деньгах, а в том, чтобы оказаться в…
– …в таком месте, где меня оценят по достоинству. Понимаю.
Этой позиции родители придерживались с самого начала. Я знаю, им хочется в это верить, и частично, наверное, они верят, но когда фразы «надо спланировать бюджет» и «придется затянуть поясок» не покидают семейный лексикон и вдруг с неба падают пятнадцать тысяч, долго думать не станешь.
– А с твоей спиной нет никаких гарантий, что…
– Давай поговорим позже, – перебиваю я.
Пауза. Мама разочарована, что я не прыгаю от восторга.
– Конечно. Я позвоню тренеру Стивенсу вечером, – говорит она. – Скажу, что мы обдумываем предложение. Пойдет?
Подтекст: «Мы ведь обдумываем?»
– Ага, – отвечаю я, – отлично.
Мама коротко кивает:
– Ты ужасно выглядишь, зайка.
– Спасибо, мам.
– Ты знаешь, о чем я. Вид усталый. Ты высыпаешься?
– Мам! Все нормально.
Она уже собирается выйти из комнаты, когда я замечаю шрам у нее на левой щеке.
– Ой, что случилось?
– Ты о чем?
– Шрам. – Я показываю на нее, потом тыкаю пальцем себе в щеку. – Откуда он у тебя?
Мама задерживает дыхание – я прямо-таки слышу, как она перестает дышать.
– Ной, сделай мне одолжение. Ляг сегодня пораньше. Тебе явно нужен отдых. – Она пятится в коридор и закрывает за собой дверь.
Прежде чем я успеваю осмыслить ее поведение, снова раздается стук, но теперь дверь не открывается.
– Входи, Пенни.
Бог свидетель, когда моя сестрица открывает дверь, на небесах каждый раз родится ангел. Пенни приоткрывает створку по чуть-чуть, будто опасается, что иначе та слетит с петель, и прямо не знаю – это самая милая штука на свете, вот эта ее детская привычка?
– Привет, – говорит Пенни, с опаской просовывая голову в комнату, точно осторожный суслик, выглядывающий из норки.
Флаффи поскуливает в коридоре позади нее.
– Тихо, – командует Пенни, – не перебивай старших. – Потом мне: – Ты не замечал, что Флафф странно ведет себя в последнее время?
– Разве что считать странной его манеру врезаться в стены.
– В том-то и дело. Он больше так не делает.
– Я только что видел, буквально позавчера.
Пенни закатывает глаза:
– А я-то этого не видела, дорогуша.
У моей сестры случаются фазы полного поглощения одной идеей, и тогда ничего другого просто не существует. В данный момент она одержима фильмами с Одри Хепбёрн, поэтому не перестает уговаривать меня посмотреть с ней «Завтрак у Тиффани» и называет всех без исключения обитателей дома «дорогуша».
– Он снова лает, – продолжает она. – Ты обратил внимание?
Флаффи гавкает из коридора, словно в подтверждение ее слов.
– Боюсь, он изрядно постраннел.
– Нет такого слова, Пенн.
– А должно быть. И к тому же он слегка… не знаю… получшел, что ли.
– В каком смысле «получшел»?
– Ну, приобрел резвость, может быть.
– Пенни, даже когда у Флаффи еще была резвость, он не отличался особой прытью.
Она все еще торчит в дверном проеме: голова в комнате, а всё остальное в коридоре с Флаффи.
– Так или иначе, на самом деле я заглянула уточнить наши планы на сегодняшний вечер.
– А… ясно, ты нашла новые аргументы.
– Уверяю тебя, дорогуша, я не представляю, на что ты намекаешь.
– Совсем не представляешь?
– Ной! Дорогуша! Слушай. Я не знаю, о чем ты говоришь. Но очень надеюсь, что ты поведешь себя разумно.
– Договорились.
– Тогда как на данный момент твоя позиция насчет «Завтрака» абсолютно неразумна.
– Я обожаю завтрак.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду.
– Еще бы.
Пенни прокашливается и наконец полностью проникает в комнату. Я буквально чувствую, как пол моей минималистичной обители содрогается, не в силах принять яркую и причудливую Пенни Оукмен. Сегодня на ней винтажные черные кеды, ярко-розовые лосины с вышитыми черепами и сердечками, юбка, цвет которой лучше всего описывает фраза «пожар в зарослях фуксии», и футболка «Я ♥ Нью-Йорк», а растрепанная черная шевелюра наводит на мысль, что в парикмахерской сестра попросила прическу в стиле Беллатрисы Лестрейндж[9].