А дальше за городом сияло под солнцем рябое зеркало моря. И по этому зеркалу тихо скользили в разных направлениях три корабля. Один совсем близко, а два далеко. И за ними, за дальними кораблями, Федя увидел какие-то темные, почти черные гребни. Там явно была земля. «Ну не могу же видеть другой берег моря, — удивился он. — Наверное, это какие-то острова».
— Купаться-то когда будем? — оторвал его от созерцания окрестных красот Саша. — Все же к морю приехали.
— Когда дело прояснится, — кратко ответил Федя. — Пошли.
Одним коротким броском, не дожидаясь больше товарища, он покончил с треклятым подъемом и остановился перед высоким четырехгранным обелиском, возносящимся одиноким серым клыком в самом центре вершины.
— Тут памятник! — крикнул Федя, обернувшись через плечо.
— Ага, тем, кто сюда дошел, — угрюмо сострил Саша.
— Нет, кажись, в честь каких-то военных событий. При нем пара пушек.
Это действительно оказался обелиск Славы в честь воинов отдельной Приморской армии и моряков, павших в боях за освобождение Крыма во время Великой Отечественной войны. Потаращившись на памятник и в первую очередь на пушки, Федя осмотрелся в поисках следов археологических раскопок. Совсем недалеко он увидел много рассыпанных по вершине старых камней — наверное, это и было как раз то, что они искали.
— А где ж все? — растерянно спросил подошедший Саша. Очевидно, он имел в виду археологов, потому что люди кроме них на вершине горы Митридат все-таки были — человек пять подле памятника любовались панорамой города и еще несколько, по виду туристы, ходили вокруг остатков древней столицы Боспорского царства.
— Да, это не те, — согласился с ним Федя.
— Погоди, а это кто? — Сашка указывал пальцем туда, где из-за одного из камней выглядывало нечто похожее на широкополую шляпу.
— А пошли посмотрим, — тут же предложил Федя.
За камнем скрывался заросший густой бородой человек, на голове у которого красовалась старая, почти потерявшая под солнцем свой цвет панама — такие носят в южных районах российские пограничники, — а широкие плечи прикрывала от ожогов такая же выцветшая и линялая майка. Бородач сидел на корточках у какого-то ящика, наполненного, как показалось Феде, осколками камней и землей, и перебирал содержимое, целиком углубившись в свое занятие.
Выбирать не приходилось — на вершине горы лишь этот загорелый бородач подходил, по мнению Феди, под образ археолога. Стало быть, ему и надо было задавать вопросы.
— Здравствуйте, — поздоровался Федя.
— Ой! — вскрикнул человек, вздрогнув всем телом, и едва сохранил равновесие на корточках. Даже руки в стороны расставил, словно изобразил из себя самолет. — Фу ты, напугал, — глянул он на Федю из-под изрядно помятых полей панамы.
— Извините, — смутился Федя и вежливо продолжал: — Извините, а где все?
— Кто все? — вопросом на вопрос ответил бородач.
— Археологи, — пояснил Федя.
— Археологи? — удивился его собеседник. — Ну, я археолог, а остальные купаются. Кто ж по такой жарище работает? А вам-то зачем?
— Нам? — Федя оглянулся на Сашу, как бы в поисках помощи: все подготовленные загодя слова вылетели у него из головы, наверное, он растерял их при подъеме на гору. — Мы это… Мы спросить хотели.
— Ну, — подбодрил его бородатый археолог.
— Вы Бориса Вениаминовича не знаете? — выпалил из-за Фединого плеча Саша.
— Кого-кого? — Археолог медленно поднялся в полный рост и стал сразу почти на голову выше Саши, о Феде и говорить было нечего.
— Бориса Вениаминовича, — опять взял в свои руки инициативу Федя: ему действительно стало легче, когда Саша тоже вступил в разговор. — Он археолог из Москвы, приехал сюда в экспедицию, с ним еще двое ребят было.
— Нет, мужики, — покрутил бородой археолог, — такого я не знаю. По крайней мере, у нас такого нет. Да и вообще в нашей партии никого из Москвы нету, может, он в Феодосии или на горе Илурат работает.