Присутствующие, наоборот, посерьезнели.
— А что горит? — спросил секретарь.
— Да ребятня сарай подожгла…
— Райком партии поддержал кандидатуру» — помолчав, продолжал секретарь. — И впредь будет оказывать нужную помощь. Работай, Родион Михайлович!
Ракитин пожал Шишкину руку и вышел.
— Поздравляем, Родион Михайлович! — сказал завотделом культуры Петряков, и все зааплодировали.
— Не надо, — остановил аплодисменты Шишкин и надел очки. — Перейдем к делам.
Все замолчали,
— К делам, товарищи! — нетерпеливо повторил Шишкин, давая понять, что все свободны, и стал перебирать бумаги на столе.
Все поднялись.
— Да! — вспомнил Шишкин. — Свою квартиру, к которой проложили асфальт, я сдал под музыкальную школу. Себе купил дом на окраине и переезжаю туда. Прошу никаких благоустройств рядом не производить. Чтоб не было разговоров.
— А еще указания будут? — неуверенно спросил кто-то.
— Указаний не будет. Будет просьба. Каждому постараться думать своей головой. Как можно больше. Кормить страну надо, товарищи, — сказал Родион Михайлович, перебирая бумаги.
Присутствующие встали и, переглядываясь, стали выходить из кабинета.
— Погодите!
Все остановились.
— Слушай, — с недоумением спросил Шишкин у большого, уверенного вида мужчины. — Это по твоей птицефабрике сводка?
— Точно, — басом ответил директор птицефабрики. — По моей.
— Так. Все свободны, товарищи, — сказал Шишкин. — А ты задержись, Алексеич.
Все ушли. Директор птицефабрики остался.
— Садись. Слушай, почему у тебя птица все дохнет и дохнет? — вроде даже с лаской спросил Шишкин.
— Не говори, Михалыч. Уж больно нежная тварь. Чуть что не так — сразу лапы вверх. Я когда на кроликах сидел, и то легче было… — пожаловался директор.
— А на птице ты сколько сидишь? — помолчав, спросил Шишкин.
— Лет двенадцать, — подумав, ответил директор.
— Долго… Может, ты не на том месте сидишь, Алексеич? — задушевно спросил Шишкин.
— Да уж привык! — махнул рукой директор.
— Я тебя понимаю, — вздохнул Шишкин. — Давай мы с тобой так решим. Сдавай-ка ты, милый, дела…
— Как сдавать? Кому?
— Сдавать — как обычно. Кому — найдем.
— А на чем же мне теперь сидеть, Михайлыч? — растерянно сказал бывший директор птицефабрики, стоя уже у дверей.
— На… — хотел объяснить Шишкин, но тут дверь открылась, и вошла Света со стаканом чая.
— Что, Света? — сразу взяв себя в руки, вымученно улыбаясь, спросил Шишкин.
— Чай, — хладнокровно сказала Света и прошествовала к столу со стаканом чая.
— Я вроде не просил? — удивился Шишкин.
Света пожала плечами, повернулась и пошла обратно.
Бывший директор птицефабрики вздохнул и вышел следом.
В кабинет заглянул завотделом культуры Петряков:
— Еще раз хочу поздравить, Родион Михайлович! От души!
Шишкин удивленно посмотрел.
Петряков понятливо кивнул и молча закрыл дверь.
— Родион Михайлович! — раздался по селектору голос секретарши. — К вам делегация работников народного образования.
За дверью раздался барабанный бой и звук горна.
— Света, — нажал селектор новый председатель. — Если по делу — пожалуйста. С поздравлениями — не пускать!
Никто не вошел. Барабан затих.
Шишкину стало неудобно. Он встал из-за стола и вышел все-таки в приемную.
Через минуту он вернулся с повязанным на шее пионерским галстуком и цветами в руках. Подошел к окну. Задумался.
О чем он думал, Родион Михайлович Шишкин, сорока лет от роду, русский, происхождением из крестьян, член партии, образование высшее, умный мужик и дельный хозяин? Да, непростые, видно, были у него мысли…
На следующий день утром Шишкин вошел в свою приемную. Тут уже сидел знакомый нам Николай — любитель-дельтапланерист из колхоза «Волна революции».
— Здрасьте, Родион Михайлович, — растерянно сказал Николай. — Вызывали?
— Заходи, — сказал Шишкин. — Нормально долетел?
— Нормально.
Они вошли в кабинет.
— Ну, как там в колхозе? — ревниво спросил Шишкин.
— Нормально, — пожал плечами Николай.
— Михаил-то ничего, справляется?
— А чего там не справляться?
Шишкину стало немного обидно — без него, стало быть, вполне обходились.
— Сенокос начали?
— Косим.
Шишкин помолчал.
— Чего теперь не справляться — хозяйство налаженное, — сказал он, успокаивая себя.
— Ну, — согласился Николай.