Очень жаркий день
Солнце медленно взбиралось над морем в знойную высь топленого южного неба. Василий Петрович Козлов сидел в своем кабинете и, тяжело отдуваясь, вытирал потную лысину. Было всего полдесятого, рабочий день только начался, но жара уже была почти невыносимой. «Ну и пекло, черт его дери, - думал Василий Петрович. - Что-то я такого лета и не припомню! И это в июне-то месяце! Что же будет дальше?»
Откровенно говоря, ничего необычного в этом лете не было. Каждый год выдаются две-три особенно жаркие летние недели, когда старожилы цокают языками и, качая головой, приговаривают: «На моем веку такое жаркое лето - впервые!» Так уж устроен человек: то, что было год назад - уже прожито и забыто; пот же стекает за шиворот с лысины сейчас, в эту минуту, в этот год и в это лето. Будь оно неладно!
Душу Василия Петровича грело лишь то (хотя, в данный момент точнее было бы сказать: «охлаждало»), что ровно через три недели он уйдет на пенсию. Можно будет сидеть в прохладном тенечке виноградных листьев возле дома, потягивая холодное пиво...
Майор милиции Козлов был начальником Отдела по расследованию особо тяжких преступлений, или - убойного отдела, - как их называют всегда и повсюду. Впрочем, отдел - это очень громко сказано. В их маленьком курортном городке и в лучшие-то годы больше пяти сотрудников в убойном не числилось, а сейчас, когда все бегут из милиции в более доходные места, и три человека - мечта! Их как раз трое сейчас в штате и было - сам Василий Петрович и два опера: матерый и опытный капитан Сидореня да «зеленый» лейтенант Ярчук.
В штате-то их было трое, а на работе - один начальник. Юрий Сергеевич Сидореня буквально вымолил неделю назад отпуск.
- Петрович, ты пойми, - убеждал он начальника, - скоро ты уйдешь на пенсию, а мне придется занять твое место! К тому же, мы с Олегом вдвоем останемся. Я и так уже семь лет в отпуске не был, а теперь - мне и вовсе в нем не бывать! Я мать не видел пять лет, а ведь она старая уже. Да и Витька к бабушке в Белоруссию просится - за свои десять лет ничего, кроме этого моря не видел, а там - лес, речка, ягоды-грибы...
В общем, уговорил Сидореня Петровича, отпустил он его на три недели. А через день Олег Ярчук с аппендицитом в больницу загремел. Хорошо еще, дел никаких серьезных нет, на удивление спокойный сезон. Точнее, не было, до вчерашнего дня...
Вчера утром огромная, накрашенная как индеец отдыхающая лет сорока привела к Василию Петровичу бледную, испуганную дочку с заявлением об изнасиловании. Девчонке было семнадцать лет; она боялась и милицию, и того, что с ней произошло. Если бы не грозная мамаша, она явно не пришла бы сюда с этим заявлением, пережив все молча.
В заявлении было сказано лишь о том, что вчера, возвращаясь около полуночи с концерта группы «Мохнатые отшельники», она подверглась нападению и изнасилованию в районе городского парка. Больше там не было ни слова, только дата и подпись.
- Так кто же на вас все-таки напал? - начал опрос потерпевшей Козлов.
Девушка молчала, опустив голову. Зато подскочила к столу мамаша:
- Вы что - издеваетесь?! Разумеется, на Люсю напал мужчина!
Василий Петрович поморщился:
- Гражданка Попова, успокойтесь! Никто ни над кем не издевается. Чтобы найти преступника, мне нужны хоть какие-нибудь подробности. В заявлении потерпевшей, кроме места нападения, ничего нет.
Мамаша сменила гнев на милость и повернулась к дочке.
- Люсенька, расскажи товарищу майору: как все произошло? Ну, не бойся, вспомни все хорошенько!
Девушка, не поднимая глаз от пола, выдавила:
- Было темно, там как раз фонарь не горел... Он схватил меня сзади за шею и потащил в кусты... Я почти сразу потеряла сознание, а когда пришла в себя, его уже не было.
- Может, он говорил чего-то?
Девушка отрицательно помотала головой.
- Людмила, ну хотя бы что-нибудь об этом человеке вы можете вспомнить? Когда он схватил вас сзади - он ведь стоял к вам вплотную. Может, вы ощутили: толстый он был или худой, высокий или низкий? Может, запах какой-нибудь почувствовали: спиртного, табака, одеколона? Может, вы заметили хотя бы его руки?
- Да, - ответила вдруг девушка, подняв наконец глаза, - я заметила руку, которой он схватил меня. На ней были светящиеся ногти!
- Как это - светящиеся? - оторопел Василий Петрович. - Фосфором, что ли, намазаны?
- Нет, просто какой-то лак необычный - переливающийся и слегка светящийся в темноте, я такого никогда не видела.
Больше Петрович ничего из потерпевшей так и не вытянул. Дело было «дохлым». Мало того что сразу после нападения Людмила Попова не обратилась в милицию; мало того что она, придя домой, приняла душ и смыла все следы изнасилования; мало того что нападавшего она не видела и не слышала - так еще эти дурацкие ногти со светящимся лаком! Они совсем сбили майора с толку. «Ведь если мужик красит ногти, - рассуждал Козлов, - значит, он, скорее всего, - «голубой». А если мужик «голубой», будет ли он кидаться на девчонку и насиловать ее?» В психологии гомосексуалистов Василий Петрович разбирался слабо. «Может, девчонка вообще пудрит мне мозги? - подумал он вдруг. - Ведь и идти сюда явно не хотела, мамаша привела. Черт его знает, но заявление - вот оно, значит, надо разбираться».