- Не-е-е-е-е-т!!! - заорал вдруг майор столь истошно, что зазвенело в ушах. Этот вопль, вырвавшийся из глубин бунтовавшего подсознания, в самый последний момент отрезвил Козлова. Он в ужасе отдернул руку и навалился на капсулу плечом ниже того места, куда тянулась рука. Мозг, казалось, вот-вот взорвется. «Нажми, нажми, нажми, нажми!» - выло, стонало, вопило в нем. И Петрович жал, жал изо всех сил, но только не туда, куда требовало психо-поле. Он опять что-то орал - уже нечто совсем нечленораздельное. Капсула качнулась. Еще толчок, еще!.. Майору казалось, будто он слышит, как трещат его сухожилия. Капсула качнулась снова, сильнее. Еще качнулась - еще сильнее... И вот, застыв на мгновение в точке равновесия, рухнула наземь и покатилась к обрыву, но у самого его края все-таки остановилась.
Василий Петрович уже ничего не соображал. Что-то пело, шумело, свистело в его мозгу, будто в испорченном радиоприемнике. Он только знал, что ему зачем-то нужно столкнуть эту черную штуковину с обрыва. Это было смыслом всей его жизни, всего его существования. Важнее этой цели не было ничего во всем свете. Поэтому он подошел на подкашивающихся ногах к черному цилиндру, навалился на него последний раз всей тяжестью тела и, теряя последние остатки сознания, почувствовал, что летит вместе с капсулой вниз.
«Ну и жаркий был день!» - думал Василий Петрович Козлов, сидя во дворе собственного дома и потягивая прямо из горлышка холодное пиво. Солнце только что село, и небо на западе полыхало алыми разводами. «К дождю, что ли, такой закат? - подумал Петрович. - Вот было бы здорово! Надоело уже это пекло. Хорошо, что сезон нынче спокойный - никаких серьезных дел, кроме ярчуковского аппендицита. Хоть Сидореня наконец-то в отпуск съездит».