Олег Артюхов
Очер. Нечаянный казус
Земля моя разная, белая и красная,
Красная и белая, добрая и смелая,
Чёрная и зелёная, судьбой опалённая,
Зелёная и чёрная, счастливая и обречённая.
Часть1
То лето выдалось странным. Как ни старался, я не смог припомнить таких фортелей погоды. Сначала одолели заморозки, сменившиеся сильными ветрами, потом воздух встал, пришли нестерпимая жара и сушь. За три месяца ни капли дождя.
Выйдя на пенсию по старости, вот уже девять лет каждое лето я переезжал в небольшой дом на краю старинной деревеньки, жил не тужил, и вот такая напасть случилась. Деревенские старожилы тоже терялись в догадках, поскольку не могли припомнить ничего подобного. Я с грустью смотрел на увядающие грядки и засыхающий сад. Обливаясь потом, и считая каждое ведро воды, я отчаянно боролся за их выживание, но следующий удар лишил меня всяких иллюзий и надежд, когда в один из знойных вечеров в проводах исчезло электричество. Искать причину, находясь на окраине глухой деревушки — дело безнадёжное и невозможное. Когда сели все батарейки и аккумуляторы, деревня, вздыхая и матерясь, провалилась в 19 век. А, когда закончились керосин и свечи, наступил век 18. Люди вздыхали, ворчали и терпели, считая случившееся обычным бардаком.
На вполне законный и логичный вопрос: как туда добирались и оттуда выбирались жители, и я в том числе, отвечу: кто пешим ходом, кто на единственной деревенской лошади, собравшись гуртом, а, если сильно повезёт, то на залётных внедорожниках и попутных тракторах. Из двух, ведущих в деревню дорог, одна заросла бурьяном и кустарником, а другую, ведущую из бывшей колхозной усадьбы, давным-давно так убила техника, что перед тем, как по ней ехать, немногие смельчаки истово молились. Вы спросите: а как же скорая помощь, милиция или пожарные?
— И-и-и, миленький, — протянул сосед Иван, дохнув хроническим самогонным выхлопом, — почитай, што нас ужо и нет. Призраки, млять, и морок. Сам посуди, на кой ляд министрации об нас голову ломать. Помер Максим и хрен с ним.
На другой вопрос: какого рожна я вообще забрался в этакую непролазную глушь, других мест не нашлось что ли, отвечу: жизнь подходила к концу, и память потянула на родину предков, где я часто бывал, начиная с сопливого детства, и в которой раньше всё было по-другому, по-человечески.
Так или иначе, в этих краях наступили времена тяжкие и непонятные. Толи природа сошла с ума, толи власти от безнаказанности и безответственности оборзели. Одно другого стоило. Ладно, допустим, со мной дачником всё понятно: нынче здесь, завтра там, но местным то каково? Оказалось, что им проще. Привыкли, вернее, их постепенно приучили к такой жизни. Школу и магазин закрыли ещё в 80-х, колхоз помер вместе с советской властью, молодёжь растворилась в городской нищете, а старпёры вроде меня приспособились, перейдя на подножный корм, и наловчившись выживать на пенсионные копейки. Вынутые из дальних углов сараев старинные дедовские орудия и самогон помогали им не сдохнуть с голоду и безнадёги. Вот потому и проще.
Однако всю эту присказку изложил я исключительно для полноты картины, а невероятная история началась с того, что, оказавшись в раковой позиции, я решил сложить печку, хотя имел о печном деле весьма приблизительные представления. Кирпич наковырял в развалинах старого дома, глина лежала кучей за забором ещё со времён строительства колодца, а вот с песком была неувязка. Не было поблизости песка и взять негде.
Ближе к полудню, спрятавшись в тени под деревом от солнечного пекла, и матеря всю небесную канцелярию, я уселся за сколоченный из досок стол, задумался о конструкции печки и примерном перечне материала и инструментов. Умозрительно решение никак не вытанцовывалось, и по старой инженерской привычке я решил прикинуть проблему на бумаге. Однако из слова «очерёдность» успел написать только половину: «очер…», когда раздался стук в калитку. Припёрся сосед Иван. Лодырь царя небесного, но орёл. Положив болт и на жарищу, и на засуху, и на всеобщее обезвоживание, руководствуясь простым безобидным скотством, он пил, гулял, в ус не дул и ко мне ходить повадился.
— Похмелишь? — он сглотнул сухой ком в горле.
— Вот умный ты мужик, Иван, и отчаянный, а со слухом у тебя совсем плохо. — Я не мог сердиться на этого тощего, безобидного бухарика. — Лично для тебя скажу погромче: сам не пью и водки дома не держу.
— Погодь, Егор. — скривил он серое, будто жёванное лицо. — Можа хоть самогонки, иль какой политуры найдёшь?
— Ты, Ваня, совсем сдурел, пить всякую дрянь в этакую жарищу. Сдохнешь ведь.