— Э-э, Отила, — перебил я домового, — не в обиду будь сказано, но ты и сам не шибко похож на землянина.
— Тьфу на тебя. Это вы человеки ещё младенцы-сосуны по сравнению с моим народом, который уже жил на Земле за миллионы лет до вас. Создали вас на нашу беду, — он замолчал и нахохлился.
— Не сердись, Отила, — сказал я примирительно, — я же не со зла. Просто мы о вас ничего не знаем.
— Вот и хорошо, что не знаете. Одни беды от вас. Но ты, Егор, вроде мужик нормальный, хоть и дурак. Ладно, кое-что расскажу, — он поёрзал на подлокотнике, устраиваясь удобнее, привалился боком к спинке и продолжил:
— Народ наш древний, и живём мы долго. Я ещё молод всего пять сотен лет. А вот мой дед застал последних неандертальцев. Слышал о таких?
— Я то слышал, а ты откуда? — удивился я.
— Оттуда, откуда и ты, книжки нужно научные читать, — ухмыльнулся Отила. — А, коль стараешься, то обязательно воздастся. Переезжать мы не любим и чаще живём там, где родились. Но иногда приходится. Я, к примеру, родился и жил в Москве, пока город не сожгли французы. Здесь в деревне нас четверо, все друзья и родичи. Умеем и можем мы немало, потому я и предупредил тебя дурака.
— Спасибо тебе, Отила, но делать то что? — спросил я.
— Во-первых, — он многозначительно поднял палец, — никому ничего не болтать, особенно властям. Во-вторых, почаще включать голову. В-третьих, слушать то, что говорит умный и добрый Отила. Завтра сходи на место, спокойно посмотри, пощупай. Может быть что-то сообразишь. Эту хреновину не бойся, коль все эти тысячелетия она пролежала спокойно, то и нынче ничего не будет. Сходишь, и потом обсудим. А сейчас спи спокойно, я присмотрю за хозяйством. — Он спрыгнул с кресла и исчез.
Как ни странно, в ту ночь я спал глубоко и безмятежно, а проснувшись, махнул рукой на заброшенное хозяйство и стал собираться на Крутые. Оделся по боевому в свой обношенный потёртый камуфляж, старые берцы и выгоревшую на солнце холщёвую шляпу-панаму, на всякий случай прихватил сумку с инструментами и отправился в злополучный карьер. Подойдя к мостику, я с удовольствием отметил, что с этого берега карьер почти не виден. Зато на той стороне, едва я выбрался из бурьяна, открылся вид на отвесную стену раскопа с матово поблёскивающим пятном внизу. Что-то как-то сразу расхотелось идти дальше. Не скажу, что я боялся, но опасался нешуточно. Но проклятое природное упрямство и любопытство перетянули на весах сомнения.
Вблизи в карьере ничего не изменилось. Всё тот же песок, всё та же выпуклая металлическая хреновина. Стараясь не прикасаться к ней, я обмахнул края шляпой, отчего поверхность расширилась. Проклиная себя за безрассудство, я дотронулся до металла. Ничего не случилось. Поверхность не холодная, гладкая, без малейших неровностей. Прикинул размеры. Судя по кривизне, должно быть метров десять-двенадцать. Постучал рукой, слышится полость.
Я сел на песок и, глядя на гладкую поверхность металла, задумался, стоит ли вообще её исследовать, или лучше завалить чем ни попадя, закопать, и дело с концом. Вздохнул и, затолкав здравый смысл подальше, продолжил исследование. В конце концов, инженер я или погулять вышел. Бывший, конечно, но голова то всё ещё соображает. Поскольку до сих пор хреновина вела себя прилично, я осмелел и раскрыл сумку с инструментами. Поцарапал, поковырял, постучал. Металл очень твёрдый, ни царапины, даже от алмазного стеклореза. Через час стало ясно, что ничего нового я не узнал, ничего не понял и ещё больше запутался.
В полном недоумении я уже собрался уходить, когда собирая инструмент, бросил взгляд на круглый магнит от динамика, который помогал не растерять мелкий крепёж и инструмент. Будь неладно дурное серое вещество моей головы и вместе с ним моё непраздное любопытство, всю жизнь мучаюсь от того, что любопытен без меры. Не знаю, кто толкнул меня под руку, чёрт или ангел, но я достал магнит, очистил его от железной мелочи и приложил к поверхности хреновины. Он сразу притянулся. Под ним и вокруг него появилось просветление, как в зеленоватом бутылочном стекле на просвет. От неожиданности я отшатнулся и шлёпнулся на задницу. Минута шла за минутой, ничего не происходило. Я поднялся, трясущимися от волнения руками начал медленно перемещать магнит. За ним тянулась полоса просветления. В конце концов, на поверхности появилось полуметровое овальное «окно». Ещё большее потрясение вызвало появление в «окне» двух строчек непонятных знаков, заставивших меня замереть, не отводя глаз от поверхности хреновины.