Рыжебородые были пьяны. Ужасно пьяны, как казалось Скворецкому. Один из них только что обмочился. На столе под ним растекалась лужица, тонкими струйками ударяясь в пол.
- Ебёна мать! – тяжело вздохнув, воскликнул Скворецкий. – Куда катится держава? Повсюду люмпены да пьянь!
Он подошел к рыжебородым поближе. Теперь уже в полной мере почувствовал навалившуюся усталость. Захотел присесть. Зевнул, окинул беглым взглядом трактир. За стойкой - никого. Шесть свечей догорают тоскливо. Сам наливай да пей что хочешь. Скворецкий пьянствовать не хотел, но для согрева не отказался бы от рюмки-другой «беленькой». Шестьдесят копеек за бутылку решил оставить на стойке. Он не привык пить задаром, к тому же деньги у него всегда водились.
У дальней стены в полумраке стояли баррикады из сдвинутых столов и стульев. Стул взять, конечно же, можно, но вот стол тянуть…
- Ну-ка, живо поднимайся. Вставай, давай! Слышишь? Не место здесь спать, - Скворецкий толкнул в бок одного из рыжебородых, стол под которым был сухим.
Храп стих. Мужик зашевелился, закашлялся, что-то недовольно буркнул. Спросонья стал тереть глаза руками. Тереть глаза… вытягивающимися когтистыми пальцами, срывать маску человеческого лица алыми лоскутами.
Он вскочил со стола и истошно заревел, обращаясь в вурдалака. Приблизив богомерзкую рожу к побледневшему лицу Петра Авдеевича, оскалил клыки. Широко раскрыл пасть, источая невыносимый смрад алкогольного перегара.
Скворецкий в ужасе отшатнулся, попятился, но неожиданно уперся спиной как будто в каменную глыбу. Оглянулся и едва не закричал. За спиной у него стоял другой вурдалак. Разбуженный, пьяный и злой. Двухметровый монстр был схож со щупленьким обмочившимся алкашом разве что рыжей спутанной бородой да мокрыми, трещавшими по швам штанами.
В тот миг Петр Авдеевич снова уверовал в то, что он бредит. Полез было в карман за дьявольской куклой, но выбросить ее не успел.
Обмочившийся вурдалак когтистой лапой вцепился ему в пах, несколькими быстрыми комкающими движениями превращая половые органы в кровавую кашу. Скворецкий закричал пронзительно визгливо. Охваченный и парализованный болью, не в силах противиться ей, он рухнул на колени.
Крик был недолгим. Вурдалак, которого Петр Авдеевич минуту назад пытался растормошить, проворно забрался ему в рот всей пятерней. Взрыхлил когтями нёбо, выдернул язык как сорняк и отбросил его в сторону к нагроможденным друг на друга столам и стульям.
Почувствовав, как теплая отвратительная на вкус кровь наполняет рот, Петр Авдеевич непроизвольно попытался сплюнуть, но вурдалак упредил. Цепко схватил за шею, слегка приподнимая с колен. Сдавил и повернул так, чтоб ни глотнуть, ни пролить живительной влаги Скворецкий уже не смог. Подождал немного, предугадывая траекторию мечущегося в агонии взгляда жертвы, а затем поднял над собой, переворачивая ногами кверху так легко и изящно, словно Петр Авдеевич ровным счетом ничего не весил.
Жадно отпил изо рта нахлынувшей крови, точно огуречного рассола из бочонка, смачно отрыгнул в лицо Скворецкому, а после яростно швырнул его в стену.
Боль отступала или же теперь просто казалась Петру Авдеевичу малозначимой, ровно как и все, что произошло с ним в трактире «На посошокъ». Все утратило какой-либо смысл, кроме куклы, которую непременно нужно было достать из кармана. Зачем? Скворецкий не понимал, но это обстоятельство ему тоже казалось не важным.
Изредка подрагивая, он лежал на холодном полу и мысленно тянулся рукой к карману. Над ним громоздкими тенями склонились вурдалаки, звучно чавкая, елозя кроваво-рыжими бородами, копошась в разверстом нутре. Из черных белков их глаз вязкими ниточками сочилась тьма, постепенно заполняя собою весь мир.
На посошок
Перевернувшись с боку на бок, Марфа зевнула и почесала зад. На душе ей было легко и отрадно. Она чувствовала, что забеременела этой ночью и, если повезет, родит-таки Тихону сына. О том, что Тихону сказочно не везло с наследником, могли в один голос подтвердить пять его дочерей, но он даже не думал отступать от поставленной цели.