Как и все.
Вслед ему раздался интеллигентный голос:
— Извините, не могли бы вы сказать, что здесь будет продаваться?
Охранник шел вперед как ни в чем не бывало.
— Не знаю, как вы, — бросила женщина с ярко накрашенными губами, летевшая мимо в пене шелка и мехов, — но я по горло сыта!
Чертыхаясь себе под нос, люди разбредались кто куда. Анна еще помедлила, хотя было совершенно очевидно, что никого и ничего ждать больше не приходилось. В конце концов она тоже двинулась к дому.
У нее, разумеется, созрело решение прийти сюда в первый же день нового года. Как ни странно, досады не было. Подгоняемая однообразным стуком своих плоских подошв по заледенелым тротуарам, она чувствовала себя целеустремленной, легкой на подъем и непонятно оптимистичной.
Несколько дней спустя Сергей проснулся с ощущением смутной надежды. Мысленно он, впрочем, готовился к неудаче, поскольку был убежден, что судьба пустится во все тяжкие, чтобы, как всегда, в самый последний момент сыграть с ним злую шутку: либо позвонит директор и скажет, что в его услугах больше не нуждаются, либо он поскользнется на улице и сломает руку, либо… да мало ли что может случиться, лучше не думать. День он провел без суеты, делая вид, будто впереди не маячит ничего особенного. Неторопливо позавтракал, изучил первую полосу газеты, а потом уединился в спальне, где по обыкновению часа два-три отрабатывал, как выражалась его жена, свои «песни».
Он, конечно, понимал, что так истово репетировать ни к чему, потому что музыка от него обычно требовалась незатейливая, простая: восклицания духовых пунктиром проходили сквозь гимны и марши, не стоившие его времени, его усилий, даже элементарных вибраций воздуха в его легких. В общем и целом он эту музыку презирал, равно как и своих сограждан, которые без принуждения посещали концерты их оркестра, а на демонстрациях послушно следовали за гулким рокотом.
Презирать-то презирал, но все равно репетировал каждый день. Извлеченная из тубы последовательность нот всегда полнила его грудь нарастающим возбуждением, и, закрывая глаза, он вызывал в своем воображении звуки все новых инструментов, чьи голоса вплетались в музыкальную фразу, крепли в грандиозном оркестровом единстве, рождали мелодию, уплывавшую все дальше и дальше от банальной партитуры и наконец выливавшуюся в блистательную, сложную, непревзойденную симфонию, которую он так долго жаждал услышать — и сыграть.
Сегодня вечером его мечте наконец суждено было сбыться.
Жене он не говорил, чтобы не сглазить.
В пятнадцать часов, отставив тубу, он до блеска начистил выходные туфли, смахнул призрачные пылинки с лацканов приличного костюма и начал одеваться, сознательно не замечая, что пиджак давит в подмышках. В пятнадцать тридцать, уже при полном параде, взглянул на часы, взял тубу и еще немного поиграл. Когда низкие, по-звериному мягкие звуки вновь забегали вверх-вниз по невидимой лестнице, как увальни-медведи на арене цирка, музыкально неотесанная соседка снизу опять принялась стучать шваброй в потолок; он не обращал внимания. Ровно в шестнадцать он отложил тубу, посмотрел на часы, нашел разрозненные страницы утренней газеты, прочел передовую статью. В шестнадцать ноль три вздохнул. В шестнадцать ноль пять посмотрел на часы. В шестнадцать ноль семь скомкал газету, подхватил тубу, распахнул дверь спальни и выскочил в коридор.
В коридоре висел дым. Кашляя, он пробрался в кухню. За единственным кухонным окном уже собирались мягкие голубоватые сумерки, как будто вода медленно лилась в стакан; на клеенке, в лужице маслянистого верхнего света, обветривалась куриная тушка. У плиты стояла жена, что-то помешивая в кастрюле.
— Кажется, лук немножко пережарился, — сказала она с виноватой улыбкой, подняла взгляд и застыла с половником в руке. — Ой, Сережа, напрасно ты это… мы же ничего особенного не устраиваем, просто посидим вчетвером… но ты у меня — прямо…
Склонив голову, он подтянул узел галстука и забормотал:
— Понимаешь, тут такое дело. Хотел тебе сказать: у меня в городе ответственное мероприятие, в последнюю минуту предупредили. Иван Анатольевич настаивает на моем участии. Так что празднуйте без меня.
Тихонько ахнув, она всплеснула руками. Половник с фонтаном брызг упал на пол; по стене сползла мутная слеза какой-то гущи.
Он торопливо попятился, отряхивая рукав.
— Как же так, Сережа, — сказала жена. — Я у соседки снизу кусок сыра одолжила и помидор — хотела запеканку приготовить. Все-таки, как-никак…