Но Лихвин слушать не стал. «Прочь!» – буркнул он и резко толкнул с дороги двойняшку, вставшую между ним и учетчиком. Та сделала несколько падающих шагов, подвернула каблук и с размаху села в грязь. Узкое платье мешало ей подобрать под себя ноги, чтобы сразу переменить неловкую позу. Она в два приема перевернулась на колени, кругом вымазав подол. Под пяткой криво висела сломанная при падении шпилька.
Лихвин пошел дальше, не оглядываясь. Учетчик нахмурился: можно было мягче отказаться от приглашения. И, поскольку Лихвин сорвал злость на случайной прохожей из-за несговорчивости учетчика, он в стремлении как-то загладить грубость подал упавшей руку. Но девка и не подумала принять помощь. Она ловко устремила пальцы с грязными накрашенными ногтями мимо левой, здоровой руки учетчика и впилась в правую. Он невольно наклонился вниз за больной рукой. «Приятно познакомиться!» – прошипела девка. Она опасливо поглядела в спину удаляющемуся Лихвину и с хищной грацией вывернула оголенное плечо, чтобы показать учетчику красиво наколотое число 969. «Между прочим, мы твои впередистоящие соседки по очереди, – высокомерно сказала сезонница, тщательно осмотрела татуировку, не запачкалась ли, и сдула невидимые пылинки. – Не мы, а ты, невежа, должен был давно нас разыскать и представиться. Но ты возомнил, что тебе можно нарушать приличия, водить знакомство с такими высокими очередниками, как Лихвин, на пару сотен номеров старше тебя. Так вот, чтобы не забывал свое место, тебе памятка!» С этими словами девка так вонзилась ногтями в обожженную ладонь учетчика, что у него потемнело в глазах. Свободной рукой он не мог защищаться, так как боролся с обеими двойняшками, другая подкралась к учетчику со спины и повисла на нем. Она душила его за шею, дрожа от злости и пища в ухо. Лихвин обернулся на приглушенные звуки борьбы. Он без раздумий выломал хлыст из черемухи, растущей рядом с чьей-то оградой, и со свистом рассек воздух, показывая самые решительные намерения. Этого было довольно, чтобы девки отпустили учетчика и в страхе отбежали. Одна ковыляла на сломанном каблуке, ее нарядное платье было безнадежно испачкано, вторая на ходу пыталась его отчистить. Лихвину они не сделали упрека, а на учетчика кидали мстительные, злобные взгляды.
Мужчины молча возобновили путь. Учетчик понимал, что если бы Лихвин не навязался в попутчики и не защитил его, случайная встреча с дюжими соседками по очереди могла кончиться гораздо хуже. Это смягчало неприязнь к Лихвину. Сам Лихвин, кажется, не думал ни о столкновении на дороге, ни о своих заслугах. Когда невидимая река уже близко вздыхала за домами, поскрипывала льдом, пошлепывала волной, Лихвин не выдержал и дал волю чувствам. Жалостливо он окинул учетчика косящим взглядом и в горьком недоумении проговорил: «Неужели ты и вправду готов так вот без всякой борьбы уйти из очереди? Но почему? Трудности? Они есть у всякого, кто занимает очередь, да и не похож ты на парня, пасующего перед трудностями. Ошибки? Но они исправимы и не перечеркивают бесспорных, я бы сказал – огромных, успехов твоего первого городского дня. Ты принят, как у нас говорят, в космонавты: официально зачислен в Ко.5-II, одну из самых престижных, могущественных и быстро движущихся городских очередей, что само по себе удача. Тебе не придется киснуть в какой-нибудь захолустной конторке на окраине города, где всего один отдел кадров, а очередь годами топчется в навозе между огородом и курятником. Далее, ты, желторотый новоочередник, привлек внимание матерой кадровички. Что она посчитала себя оскорбленной – это, конечно, плохо, но гораздо лучше безразличия. Большинство стояльцев нашей очереди она в упор не видит. Лично я не один месяц добивался ее внимания, и первый блин у меня тоже был комом. Я до сих пор не уверен, что мне удалось ее заинтересовать, хоть я и вывернулся наизнанку. Раньше я тоже был колючий, как ты, а теперь шелковый, но мои иголки не исчезли, просто спрятались внутрь. И в твоем случае мы что-нибудь придумаем. По большому счету у тебя нет причины унывать. Может, я увлекся и сгустил краски, когда обрисовывал трудности твоего положения, но преувеличил я только для того, чтобы как-то тебя расшевелить, раззадорить. Временное недовольство пекарки не повод опускать руки и отступаться от всего уже тобой достигнутого. Зачем с такой странной и опасной поспешностью идти на столь отчаянный шаг? Не понимаю. Опоздать на перекличку и вычеркнуть себя из очереди никогда не поздно. Ты можешь уйти из города и кануть в никуда завтра, послезавтра, через неделю. А вот обратно войти в поток нашей очереди уже не сможешь. Раз оскорбив космонавтов пренебрежением, ты навсегда попадешь в черные списки, хранящиеся у секретаря, и нового номера тебе никто не даст. Другие очереди тоже будут смотреть на тебя косо. Как у нас говорят, повторные номера не доводят до добра. Хорошему очереднику номер дается только раз!»