«Моя дорогая Джози, — написал он. — Возможно, я на некоторое время уеду. Не волнуйся, если не сможешь до меня дозвониться. Бернард Саймондс будет вести твои дела, и пособие будет тебе выплачиваться столько времени, сколько будет нужно. Отъезд мой несколько неожиданный, но я испытываю потребность сменить обстановку. Я надеюсь, что у тебя все хорошо и тебе не слишком одиноко вдали от Лондона. Мне трудно представить себе твою жизнь, и столь же трудно вообразить себе твое мужество. Такой героизм теперь мне был бы не по силам. Интересно, почему мы сами от себя требуем таких усилий воли, когда небольшая моральная слабость могла бы принести намного более приятный результат? Но я всегда восхищался твоей целеустремленностью, которая на самом деле превосходила мою. Ты всегда считала меня непрактичным, с презрением относилась к моим потугам облегчать жизнь своим близким, и ты была права, потому что мои усилия всегда основывались на неверном понимании характеров. Не всегда можно сделать жизнь лучше; я всегда буду сожалеть о том, что не сделал лучше твою жизнь. Но ты всегда была предусмотрительной и, возможно, любила меня не в полную силу, разумно оставляя про запас чувства для другого мужчины, которого могла бы встретить. Я любил тебя, возможно нереалистично, как это мне свойственно. Я только надеюсь, что ты не будешь одинока, ведь ты всегда была такой жизнерадостной. Не позволяй себе все время проводить у постели матери. Прости, что даю тебе такой жалкий совет; конечно же, ты сделаешь так, как сочтешь нужным. Я надеюсь, что ты не позволишь прошлому слишком далеко вторгаться в настоящее. В этом всегда была моя ошибка. Мне легко сказать тебе, что я тебя люблю. Думай обо мне иногда. Всегда твой, Юлиус».
Он запечатал письма, наклеил марки, опорожнил корзину для бумаг и понял, что день уже почти закончен. В доме не было ничего съестного, но Герца это не беспокоило: в будущем ему не придется заботиться о еде. На смену волнению пришло понимание цели, достижение которой зависело только от него самого. Ему приятно было вступить в эту новую независимость, которую, наверное, можно было бы ощущать бесконечно. Но не здесь, не в этой квартире, где постоянно возникают какие-то новые трудности и те безликие «другие» стараются согнать его с насиженного места. Он сделал себе пометку позвонить Бернарду Саймондсу после того, как сходит на почту, в универсам, в химчистку, и во все другие места, которые он теперь считал не чем иным, как малозначительным сопровождением жизни, которая в скором времени резко переменится.
Он захватил письма, обмотал горло шарфом и вышел из квартиры. На лестнице он услышал на удивление громкие шаги Софи Клэй.
— А, Софи, — сказал он, не пряча лицо, когда они столкнулись на лестнице. — Как раз вас-то мне и нужно. Я тут собираюсь освободить свою квартиру. Вы не знаете никого, кто бы захотел ее снимать?
Глаза ее заметно расширились.
— Само собой, без проблем. Я знаю пару человек, которых это может заинтересовать. А вы, значит, уезжаете?
— Да, — ласково сказал он. — Я на некоторое время уеду. Квартира будет сдаваться по ежемесячному договору, разумеется, возобновляемому. Скажите вашим знакомым, чтобы со мной связались. Конечно, мне нужны будут рекомендации. Я вам дам адрес моего поверенного. Он обо всем позаботится.
— А куда вы едете?
— Ну, это все еще не решено. — По некоторым причинам он предпочел сохранить свои намерения в тайне. На мгновение у него закружилась голова, и он увидел, как переезжает в «Бо Риваж», другой дом, куда он, может быть, вернется, а может быть, и нет. — Наверное, вам было бы приятно жить в одном доме с другом.
— Да, конечно. Я завтра же этим займусь.
— Спасибо, — сказал он ровным голосом. — Буду ждать от вас вестей.
— Там дождь, — предупредила она.