– Если не секрет – а эта чья?
– Эта наша, но образец экспериментальный. Качество высокое, но кушает только лучшее топливо. Ладно, тогда давай перейдём к следующему вопросу, чтобы сразу избежать лишних телодвижений по пильной тематике…
7
– Филипп Филиппович, Киврин, Мать твою, подъём! – услышал я крики в кабинете и скатился с кровати. Мало ли, что тут происходит…
– Ау, я тут, – спешно натягивая штаны, выполз в кабинет, – что случилось?
Юра выглядел как и я, разбуженным и недовольным.
– На нашу авиабазу налёт немцы устроили.
– То есть как это налёт? – не понял я и даже возмутился, – там же ПВО.
– Да ПВО что может делает, – махнул рукой Юра, – беда стряслась – говорят в корпуса завода попали бомбы.
– Ну ёб… – я уже был сильно злой, – люди пострадали?
– Есть убитые и раненые, – следом за мной двигался юра, рассказывая на бегу, – налёт уж больно массированный. Не иначе, кто-то сдал.
– Да кому надо долго искать, если вой реактивного двигателя аж до Москвы слыхать, – махнул я рукой, выбегая в сторону Тигра, – садись, поехали.
И мы погнали. Улицы были тёмные, но на этот случай я заколхозил на крышу своего тигра фары – целых пять штук, мощные. Так что ехать в полной темноте не пришлось – выехав из города на знакомую бетонку, притопил газку.
На аэродроме была ужасная картина, едва въехал, заметил, что люди везде копошатся, техника приведена в готовность, а на рулёжной дорожке один истребитель-мессершмит гудит своими моторами. Вроде бы установили на мессеры РД-10 и даже вооружение какое-то, кажется, пушки двадцатимиллиметровые. Завод… дымился. Не знаю, что сбросили немцы, но подъехал к корпусам завода довольно лихо, застав целую кучу пожарных команд – их было девять на всю авиабазу. И все они сейчас тушили, бомбы попали в литейный цех – часть конструкций стены разворотило, внутри уже всё потушили.
Я не стал лезть к людям, у меня сейчас было только одно желание – убивать, убивать и убивать. Какого, мать их, хера, они не сбили на подлёте немецкие бомбардировщики? У нас же на страже целых четыре комплекса стоит, с дальностью в сорок километров!
– Мой косяк, – наконец, впервые за долгое время, сказал я.
– Да не вини себя, налёт был очень массовым, немцы как рядом подошли – совсем обнаглели.
– Всё равно мой косяк. Зенитное прикрытие всего четырьмя комплексами… да на важный объект их должно быть намного больше.
– Ну операторов то не достать, это допуск нужно оформлять, обучать, и без того сильно загрузились.
– Нужно что-то сделать. Что-то решительное. Вот что, текущих расчётов недостаточно. Сколько бомбардировщиков сбили?
– Всех сбили, их было семнадцать штук. Долетело до аэродрома семнадцать, из них пятнадцать сбили на подлёте, двое прорвались. Один отбомбился по цехам, другой попал в ангары.
– Слава богу, что не по жилищу курсантов, – махнул я рукой, – почему не сбили остальных? Вроде бы возможности комплекса позволяют, по двенадцать ракет на брата.
– Была большая свалка, всех не успели. Операторы впервые столкнулись с настоящей боевой обстановкой, немного растерялись, кое-где ошиблись…
– Ладно, для первого раза они отработали очень неплохо. Хорошо, что бомбёжка произошла ночью. Цех надо восстановить, причём восстановить в срочном порядке. Оборудование цеха я поменяю сейчас же, заодно расширю для применения титановой штамповки. Что разбили мессеры – та хуй с ними, новых сделаю, вдвое больше. Аэродромные плиты тоже нужно поменять, у нас есть большой запас на ремонт – там за цехами стоят штабеля. Ну а с немчурой я ещё плотно пообщаюсь.
– Только не на фронте, – вдруг взъелся Юра.
– Конечно же не на фронте. В тылу. Ты, наверное, не знаешь, но я могу создавать бомбы прямо на подвеске самолёта, и в радиусе десяти метров. Или в фюзеляже бомбардировщика. Так что высыпать за один полёт могу столько, что ещё долго будут гансы охреневать. Вот что, нужно срочно перевооружить парк авиации ПВО на реактивные самолёты.
– Думаешь, это поможет?
– Поможет, куда же денется. Вот что, нужно нам создать реактивный бомбардировщик. Причём – серийный. Это приструнит немцев на некоторое время, догнать реактивный бомбер поршневыми самолётами практически невозможно.
– Это почему? Скорости вроде у них одинаковые.
– По паспорту. Представь реактивную машину как гоночный автомобиль, который легко набирает высокую скорость. А поршневой – как – обычный, который может разогнаться до такой же скорости, но скрипя, пердя и за огромное время. В гонке всё равно выиграет первый, поскольку он держит скорость во время выполнения манёвров и быстро навёрстывает притормаживание, а второй если сбросил скорость для набора высоты или что-то в этом роде – всё, уже не догонит. Скороподъёмность – главная характеристика, определяет не столько способность набрать высоту, сколько избыток мощности, который самолёт может задействовать для ускорения. У мессера это тысяча двести метров в минуту, в лучшего советского ЯК-9 – всего восемьсот.