Сталин не был доволен, он нахмурился, прочитав длинный список вещей, которые сейчас пока не могла сделать советская промышленность. Трубы из особых сплавов, отсутствуют станки и оборудование для изготовления такого проката, точная обработка в разы превышает уровень изготовления поршневых авиационных двигателей. Требования к качеству, точности и допускам так же на порядок выше.
Иосиф виссарионович положил документ на стол, надписями вниз, и нахмурился. Соблазн иметь собственную реактивную авиацию был велик, но возможность… возможность это другое дело.
– Мы не можем во всём полагаться на товарища Киврина, – отрезал Сталин, – хотя он многое сделал в плане передачи чертежей и оборудования, мы должны осваивать самостоятельно все эти технологии. Иначе они не приживутся. А как обстоят дела с автомобилями?
– С автомобилями намного лучше, – обрадовался Берия, – Хотя… двигатели в его технике практически соответствуют авиационным поршневым моторам по технологическим характеристикам. Мы разобрали и сделали чертежи только тяжёлого грузовика КрАЗ.
– Почему?
– Остальное не так критично. Тяжёлый грузовик с высокой проходимостью крайне необходим как в армии, так и в народном хозяйстве. Что ж… технологический уровень уже куда ближе, и думаю, мы можем наладить его серийный выпуск на крупном автозаводе. Например, на ЗИСе. Однако, это отвлечёт людей и ресурсы от выпуска военной техники.
– Снижать темпы выпуска нельзя, – покачал головой Сталин, – коней на переправе не меняют. Ты лучше вот что скажи, какой результат дало ваше первое сотрудничество? По поводу радио? Стоило ли оно того?
– Стоило, – уверенно сказал Берия, – мы получили целый поток данных от радиоперехвата немецких переговоров. Благодаря им нам удалось предотвратить окружение крупных группировок и избежать гибели почти восьмисот тысяч солдат на фронте. Немецкие переговоры для нас как открытая книга, поэтому в целом, ситуация гораздо лучше, чем в негативном сценарии, – негативным сценарием он называл рассказанную Кивриным историю, – по части управления войсками ситуация так же более позитивна. Мы оснащаем радиостанциями все новые самолёты, чего раньше никогда не было.
– Это хорошо, это замечательно, – согласился Сталин.
О том, что в их руки попало около полумиллиона тонн алюминия, что превышало все поставки ленд-лиза и собственную выработку за годы войны, они оба не говорили. Как и про то, что в конструкции новых советских поршневых истребителей применили гораздо меньше дерева и даже на некоторых – элементы из титановой штамповки. Это было восхитительно, но всё же…
Товарищ Сталин покачал головой.
– Это всё хорошо, но есть мнение у меня, что товарищ Киврин может намного больше.
– Может. Но он простой человек и помогает нам на энтузиазме. И я согласен с ним в том, что помощь помощи рознь. Иная может сделать только хуже. Товарищ Киврин это понял сразу и поэтому осторожничает.
– С гаубицами он так не осторожничал.
– Гаубицы… они разрабатываются редко, стоят на вооружении десятилетиями, и не сильно отличаются от своих старых предков. Поэтому нет ничего экстраординарного в его гаубицах. Просто дальнобойные и точные, ввиду большой мощности порохового заряда и превосходной точности изготовления.
– Фронту нужны ресурсы, промышленности нужно оборудование, – отрезал Сталин, – то, что товарищ Киврин создаёт готовую продукцию – это он молодец. Это хорошо, но нам нужно продолжить повышать свой технологический уровень. Осваивать новые высоты и достичь хотя бы уровня германии.
Берия только вздохнул.
– Проблема не в станках, товарищ Сталин, проблема в рабочих. Они обладают низкой культурой труда, хотя и большой политической сознательностью. Я начинаю понимать коммерческое мышление товарища Киврина. Честно говоря. Что с таким рабочим сделать? Его и бить и расстреливать бесполезно – он самый-самый преданный и честный. Но дурак. Что с таким делать – никто не знает.
– Это ты брось. С чего бы это тебе поддаться на пропаганду товарища Киврина?
Берия только пожал плечами:
– Да в общем-то не поддался, а думал. Нужна эффективная мотивация, причём – положительная, а не отрицательная. Кнута дурак не боится, ему достаточно пайка, много не хочет. А вот ради того, чтобы получить пряник – может и постараться стать умным. Плохая мотивация это серьёзный недостаток всей нашей экономики. Самый примитивный человеческий инстинкт – собственничество, и побороть его нельзя. Никак. Вообще, у меня возникает ощущение, что мы пытаемся объявить войну человеческой природе. Несовершенной и порочной.
– А ты предлагаешь что ли награждать? – возмутился Сталин.
– Предлагаю эксплуатировать эту самую природу. Одно умное размышление у Киврина всё же было – наш строй похож на абсолютный порядок. А порядок хрупок, неподвижен, инертен. Из этого возникают все прочие проблемы – мелкие диссиденты, которые воспринимаются нами чуть ли не как враги государственного масштаба, вражеская пропаганда, собственная стагнация и, в конце концов – потеря возможности что-то изменить. Мы пытаемся контролировать всё, но вместо эффективного управления получается превращение того, что раньше делалось частными лицами – в казёнщину. Со всеми вытекающими странностями, перекосами, откровенными оксюморонами. Мы с вами не вечны, даже очень не вечны.
Сталин недовольно пыхнул трубкой, которую раскуривал. Отбросил спичку в пепельницу.
– И?
– Может быть, пойдём по китайскому пути? Это единственный коммунистический строй в истории, который не только выжил, но и достиг высот во всех смыслах. Экономика, социальный строй, политика, внешнее влияние, внутренний контроль, технологии, освоение космоса и крупные проекты… всё сделали китайцы.
Сталин ещё более недовольно посмотрел на Берию.
– Вот почему, скажи мне, Лаврентий, почему у них это получилось? – недовольно и быстро повысил голос Сталин, – что они такого сделали?
– Коммерция. Они умудрились объявить капитализм. Но при этом сохранили крепкую государственную власть, мелким капиталистам это оказалось выгодно, поскольку государство их защищало от огромных корпораций. А ещё они практически совершили невозможное – они покорили и использовали как свой инструмент то, с чем мы так долго боролись – рынок. К примеру, власть китая занизила курс национальной валюты – и это привело к тому, что работать на экспорт стало выгоднее, чем продавать товары внутри страны. Работа на экспорт потребовала интегрироваться в мировую экономику. Политическая стабильность и плавное ведение реформ, привели к тому, что Китай стал крайне популярной страной. Никто не разрушит всё в одночасье, никто не будет ничего существенно менять, всё развивается последовательно и пошагово, эволюционно. Реформы растягиваются на десятки лет, так что бизнес легко адаптируется к меняющимся условиям. Этот подход оказался восхитительно привлекательным для всех – и своих, и чужих. В итоге как бы запад не ругал китай, всё равно узкоглазые держат всю мировую экономику в кулаке. И никуда от них не деться. И все к этому просто привыкли. Забавный факт – самая густонаселённая и могущественная страна в мире – коммунистическая. Но коммунизм всё равно все в будущем похоронили.
– Китайцы молодцы, я не зря в них увидел большой потенциал. Но не думал, что они продержатся так долго и дадут такие хорошие результаты, – сказал Сталин, – ты думаешь, что-то подобное могло бы прижиться у нас?
– Основные ходы китайского правительства определённо могли бы прижиться, – согласился Берия, – Если бы мы думали категориями догм и лозунгов, ни вас, ни нас бы здесь не было, товарищ Сталин. Меня не покидает мысль, что в проектировании теории плановой экономики была допущена ошибка, на самой первоначальной стадии. И эта ошибка потянула за собой цепь неправильных выводов, снизив жизнеспособность всей системы.
– И что это за ошибка? – поднял голову Сталин, до того молча куривший, и слушавший Берию.