Вечером зоря не сопровождалась орудийным залпом, но, перед ожидавшими его текинцами, мы только отложили свой долг. Приказывалось быть готовым дать залп по крепости в полночь.
Сочельник кончался. Прохладная лунная ночь ничем не напоминала нам торжественно встречаемого в России вечера кануна Рождества. В окружавшей нас природе было так тихо и так мирно, что как-то резко негармонично отзывались в воздухе прерывающий ее отдаленный лай собаки, крик верблюда или внезапный выстрел. В pendant к этой могильной тишине, спали войска в лагерях, слали в траншеях, где работы были прекращены и, как изготовленные к погребению, спали артиллеристы в своих ровиках, прикрытые кошмами; только заряженный и наведенные внутрь крепости орудия переднего фаса служили единственным намеком на угощение.
Близкая полночь. Появились какие-то отдельные тени и вслед за этим, из под войлоков, словно из под земли, вышла орудийная прислуга; молча, безучастно разобрала принадлежность и во мраке казалась недвижимою, окаменелою до ожидаемой команды… Впрочем и хлопотать было не о чем… все готово…
«Двенадцать часов!» раздался чей-то голос; в ответь на [24] это ярко блеснула линия огней, оглушительный гул раскатился в горах, отозвался в степи и эхо его слилось с тихими, гармоничными аккордами гимна «Коль славен наш Господь в Сионе», как будто выливавшегося из облаков порохового дыма.
Только что посылавшие смерть теперь, вместе со всеми, с непокрытыми головами слушали эту молитву, прося, может быть, возможно лучшего исхода в предстоящих боях, с финальным звуком оркестра опять все стихло, все скрылось, только там, впереди, где рвались снаряды, какой то отдаленный гам — не то крик, не то вопль — нарушал еще общую тишину.
Так отпраздновали мы Рождество. Из работ велено было исполнить только необходимую:
Вышка на редуте № 1-го к утру была окончена и помещенный на нем гелиографный станок вступил в связь с другими станками на стенах Правофланговой и Янги-калы.
Празднично, весело взошло рождественское солнце; теплый воздух выманивал всех из юломеек и палаток.
К десяти часам утра 25-го декабря, войска небольшими командами, по двенадцати человек от части, сошлись на парад и сомкнулись в одну линию покоем. По окончании церемониального марша, генерал Скобелев, вызвав офицеров, сообщил о состоянии силы отряда, о количестве и месте складов разных припасов; поделившись сведениями, что отряд может легко довольствоваться в течение трех месяцев из ближайших складов и имеет купленные в Персии запасы еще месяца на два или на три, он произвел на всех самое хорошее впечатление; относясь иначе к тому, что служило постоянно канцелярской тайной, он уничтожал этим неправильные толкования о положении дел и давал основательные данные каждому желавшему обсудить тот размах действий, который может принять на себя отряд. Интересен также были вид парада, пестревшего разнообразием, офицерских костюмов, начиная от серого косматого пальто до мундира со всеми орденами.
День этот можно было назвать днем отдыха: 16° тепла приятно влияли на состояние духа; текинцы почти не показывались вне крепости и производили какие-то работы внутри ее; наши праздновали и беспрепятственно отсыпались перед работами предстоящими ночью; только к вечеру начало заметно свежеть.
Повременное бомбардирование, которое придерживалось больше [25] утренней и вечерней зори, в последнее время стало производиться по приказаниям; так, с вечера было отдано приказание, что завтра, ранним утром, будет произведено обстреливание крепости артиллерией.
Другое важное приказание касалось административная распределения войск; им предписывалось, чтобы каждому из начальников флангов была подчинена на всё время осады определенная, постоянная часть войск, из которой и делались бы наряды по их усмотрению. С этою целью в распоряжение полковников Куропаткина и Козелкова было назначено по пятнадцати рот и по одной охотничьей команде, а семь рот, в виде постоянного резерва, должны были занимать лагерь; из них же делались все наряды для прикрытия колонн и еще две роты были назначены занимать Правофланговую и Ольгинскую калы.
Ночь тихая, ничем вдали от траншей не указывавшая на существование враждебных сил, стоявших друг против друга, прошла как штиль перед грозою. Но, на самом деле, работа подступов шла успешно.
Зоря застала уже артиллеристов при орудиях, но туман не повсеместный, а только над Денгли-тепе, скрывал это укрепление; не было цели, не начиналась и пальба. Около десяти часов 26-го декабря, бинокли начали сквозь туман отличать слабые абрисы (очертание предмета. прим. OCR) стен, которые с этого времени становились яснее и в скором времени цель открылась совершенно. Линия любопытствующих, наставив бинокли на текинцев, работавших на стенах, боялась пропустить тот драматический эффект, какой должен произойти от внезапной пальбы. Как бывало обыкновенно, вслед за сигнальным выстрелом начались залпы, только на этот раз сначала из одной половины орудия, потом из другой. Вновь раздавшиеся крики и быстрое исчезновение рабочих со стен вызвали какой-то злорадостный хохот в отряде, еще ясно сохранявшем в воображении истерзанные трупы оренбургских казаков.