Пока производилась экспедиция охотников на правом фланге, на левом вспыхнула самая частая стрельба с юго-западной стороны Денгли-тепе; там тоже открыли наш рекогносцировочный отряд: сорок человек 12-й роты самурцев, под командою поручика Айрапетова, как только взошла луна, выступили из Опорнвой калы и приступили к исполнению приказания осмотреть [55] впереди лежащую местность; постепенно подвигаясь к крепости они были наконец замечены зоркими текинцами; подпустив на восемь сот шагов, они открыли частый огонь команда принуждена была возвратиться в Опорную.
В траншеях между прочим, производились некоторые переделки: около № 3-го батареи строился редут на одну роту, внутри которого должна была расположиться ставка командующего войсками а батарея № 5-го уширялась для помещения двенадцати мортир.
Без потери не обошелся и этот пройденный день, в течении которого было 4 убитых и 18 раненых; к последним принадлежал артиллерии поручик Херхеулидзе; в тот момент, когда, тщетно разыскивая неприятеля ракетным освещением, он для лучшего наблюдения влез на траншейную насыпь, раздался треск от удара пули… «Кто ранен?» невольно спросили в траншее. «Я», ответил Херхеулидзе, слезая с насыпи, и без помощи других отправился перевязывать руку с раздробленною костью. Покойник оставил по себе добрую память. [56]
VI
Начало работы минной галереи. — Буря и ожидание нападения. — Переговоры об уборке тыла. — Стрельба из мортир на новой позиции. — Брешь-батарея пробует обвалить стенку. — Охотник гардемарин Майер пытается подползти к крепостной стене. — отсрочка для штурма с 10 на 12-е января. — Крики и ругань текинцев по ночам. — Одно из подслушанных распоряжений заставляет предполагать немедленное нападение. — Понятие, составленное текинцами о подслушанной ими нашей подземной работе. — Диспозиция штурма общая и для артиллерии. — Размещение войск. — Ночь накануне штурма. — Безответность текинцев. — Наши работы.
6-го января сильный ветер, начавшийся с зарей, стал грозить переменою погоды, так как он продолжал усиливаться. Отрядная жизнь текла обычным порядком: рано утром три колонны, назначенный на фуражировку и за хворостом, потянулись во всё стороны.
При утреннем крещенском богослужении, залпом из всех батарей по Денгли-тепе отсалютовали обряду водосвятия.
Текинцы, со своей стороны, занявшись, по обыкновению, пальбою по войскам лагеря, продолжали отравлять им жизнь каким-то гнетущим чувством. Остановить стрелявших сквозь едва заметные косые амбразуры и имевших возможность легко проковырять в одну минуту новые не было никакой возможности. Такое настроение в лагерях и утомительный непривычный способ войны в тесных траншеях были причинами, заставлявшими всех интересоваться, что делается с саперными и минными работами; там же, где сосредоточивался общий наш интерес, работа подвинулась на столько успешно, что текинцам удавалось добрасывать камни до людей, работавших в сапах. В этот же день все с удовольствием выслушивали и передавали друг другу известие, что минная галерея уже начата.
Цепкий, глинистый грунт с одной стороны, а отсутствие артиллерии у неприятеля с другой, давали возможность не обшивать галереи досками. Небольшая овальная нора, с которой она началась, стала быстро подвигаться в глубь, и к вечеру уже загудел [57] вентиляционный рукав, втянутый в галерею. Вначале, пока воз-дух был свеж, работа в нем подвигалась быстро, как говорили, по четыре фута в час.
Погода, между тем, не унималась, ветер крепчал и приближался вечер, возобновляя в памяти и воображение всех не только недавние нападения текинцев, но и то, что они умеют, благодаря своей зоркости, отлично пользоваться темнотою ночи; в разговорах стало проскальзывать вероятие нового нападения. Когда же с закатом солнца рванула буря, и пыль, поднятая со дна траншей и с насыпи, закрутилась в вихрь то предположение о возможности неприятельской вылазки обратилось в поголовное убеждение, что текинцы не пропустят такого удобного случая, и опять все стало на чеку.
Среди глубокого мрака ночи, вдоль передовых траншей, как изгородь, едва виднелась линия наших войск, через которую поминутно проносились высокие столбы пыли и песку, занося глаза, забивал рот, нос и обращал человека и одноцветную пыльную фигуру. Опять наступила мертвая тишина, прерываемая только мортирною пальбою и сигналами нашего разъезда, заявлявшего о своих…. «Смотреть, братцы, смотреть…. хорошенько смотреть!» слышатся сдержанные, наши голоса по всей линии, и, действительно, не смотря на боль воспаленных глаз, солдаты, быстро стирая с них пыль и слезы, боялись даже на одну секунду ослабить внимательный обзор впереди лежащей местности; усилия подметить подкрадывавшегося неприятеля были, можно сказать, выше сил человека, которых трудно вызвать при других обстоятельствах, а постоянно повторяемое «смотри, смотри хорошенько!» подбадривало бороться с утомлением; наконец смотреть стало легче: ветер начал ослабевать, и в то же время бледный свет полукругом появившийся на востоке, как предвестник восхода луны и общего отдыха, раскрыв до двух сот шагов чистого поля, дозволил солдатам свободно вздохнуть, оставить только часовых, забраться по войлок и заснуть до первого призыва в ружье.