В траншеях производились все новые работы: правее Мортирной батареи № 5-го подымали насыпь для четырех медных орудий; на левом фланга у оконечности второй параллели строилась брешь-батарея, тоже на четыре орудия, а овраг впереди Охотничьей калы очищался и уширением дна приспособлялся для постановки двенадцати мортир, которые снимались с места прежнего расположения.
В числе раненных в этот день был один офицер, [58] поручик Зродловский, убит был один нижний чин, а потеря убитыми и ранеными лошадьми приблизительно не превышала норму семи.
7-го января снова за ночь простыл воздух и холодным утром начался следующий день.
Слух о близком дне штурма, как говорили, через три дня, получал все большую и большую достоверность, и многие занялись приведением своих частей в полную готовность.
Утро и полдень прошли уже среди бесцветной обстановки; небольшая пальба не привлекали, ничье внимание, и офицеры в ожидании ночной службы либо занимались донесением о выпущенных зарядах, либо, лежа на пыльных войлоках, мирно разговаривали между собою, как были встревожены общим своеобразным переполохом: солдаты повскакивали на гребень бруствера, гулом прошел общий громкий говор по траншеям, среди которого слышалось громче всего: «ваше благородие!.. Ваше высокоблагородье!.. Вон сколько вылезло текинцев!.. Позвольте стрелять!.. Эх, да как ловко»!..
— Не стрелять, не стрелять! послышались также везде ответные приказания офицеров. Если не стреляют впереди, значить нельзя.
Действительно, в это время весь верх крепостных стен покрылся текинцами, вооруженными пиками, ятаганами и изредка винтовками; вот эта-то сцена и заставила наших солдат прекратить и отдых, и занятая, влезть на насыпь и даже выйти за нее. С любопытством противники всматривались друг в друга, указывая по временам пальцами и пересмеиваясь…. «Так вот вы какие… так вот сколько вас!» слышались кругом замечания.
Следующее обстоятельство вызнало это перемирие: майор Иомудский, получив приказание вступить в переговоры с текинцами относительно уборки тел, из траншей стал выкликать текинцев с предложением прекратить огонь и выслать людей для переговоров. С некоторым колебанием текинцы исполнили наше предложение. Пальба смолкла; со стен спустились присланные для переговоров и вслед за этим десятки тысяч голов, мужских и женских, высунулись из-за стен, а на гребень бруствера влезли, должно быть, старшины и, похаживая взад и вперед с обнаженными ятаганами, запрещали покушения на стрельбу.
После взаимного приветствия Иомудский сообщил пришедшим для переговоров, что уважая храбрость таких молодцов, как к текинцы, командующий войсками дозволяет им убрать тела [59] убитых товарищей (Майор Иомудский, служащий в 12-м Белогородском уланском полку, был приглашен в эту экспедицию, как иомуд родом, знакомый с обычаями и языком народа и как имеющий влияние на своих сородичей). Текинцы однако, боясь вероломств с нашей стороны, отказались от этого предложения (На эту причину указывают все текинцы, с которыми приходилось разговаривать.). Солдаты наши в это время стаскивали трупы в одно место — перед исходящей передний угол левофланговых траншеи. Впрочем несколько текинцев с ловкостью гориллы сбежали со стены, кинулись к нашим траншеям к Ставропольскому редуту и, быстро разыскав своих родственников, даже присыпанных уже землею, взвалили их на плечи и унесли, как игрушку.
На другое предложение, что русские, воюя с храбрыми воинами, и не желают убивать женщин и детей, почему и предлагают им выслать их из крепости, они отвечали: «наши семейства так скрыты, что им не вредят ваши выстрелы, а крепость надеемся с помощью аллаха оборонить».
Затем было сообщено им неизвестное; условие войны, что если одна из воюющих сторон найдет необходимым передать что-нибудь другой, то для этого должна выкинуть белый флаг, и когда другая ответить им тем же, должна прекратить стрельбу и вступать в переговоры.