Еще с вечера генерал Скобелев пожелал уничтожить ту работу, какую употребляли текинцы для заделки обваленной стены, и с этою целью гардемарину Майеру, вызвавшемуся охотником, приказал в эту же ночь, подкравшись к стене, заложить динамитный патрон и взрывом увеличить осыпь.
Когда стало совершенно темно и пальба затихла по всей линии, гардемарин Майер с несколькими моряками и с прикрытием из пятнадцати апшеронцев под начальством прапорщика Богуславского, часов около одиннадцати, направился к маленькому подковообразному укреплению, без препятствий занял его и ползком двинулся оканчивать опасную часть своего пути; как тихо ни подкрадывались наши к стенам, но зоркие текинцы, благодаря умолкшей пальбе, беспрепятственно работавшее на наружном скате обвала, открыли наше движение; оставалось только шагов сорок, во разнссшийся у них говор: «будьте осторожнее — русские идут» и быстрый спуск к низу всей массы работавших приостановили наше выступление. Получив от начальника штаба инструкцию не вступать в бой и лишенный возможности завязать дело по малочисленности прикрытия, гардемарин Майер с досадою должен был отказаться от того, чего желал сам и чего ждали в траншеях. Известие, что текинцы чинят обвал, вызвало пальбу из орудий брешь-батареи, не смотря на темноту.
За ночь противник успел уничтожить наш вчерашний труд: с рассветом 9-го января осыпанная вчера стена представилась [62] нам в хорошо исправленном виде: гребень осыпанной части был поднять до прежней высоты, да и осунувшаяся часть пополнена подсыпкой земли.
Узнав, что к завтрашнему дню минные работы не могли быть доведены до конца, генерал Скобелев хотя и был очень недоволен, но заявил, что откладывает штурм до двенадцатая числа, и что если в ночь с одиннадцатого на двенадцатое минные работы не будут окончены, то он, во всяком случае, штурмует Денгли-тепе, выдвинувшись из-за сапных работ и ворвавшись через осыпь, подготовленную артиллерию.
Впрочем эта отсрочка была даже полезна: двадцать восемь дальнобойных орудий почти не действовали во все время осады за недостатком снарядов, но в этот день прибыло второе отделение 45-го дивизионного летучего парка и вся остальная артиллерия получила равноправность с медною.
С этого дня опять настала летняя теплота, доставившая приятный отдых остывшим за прошлые дни.
Общее опасение, чтобы текинцы, собираясь за стеною в том месте, к которому мы подходили под землею, не узнали о наших работах, отразилось и на характере стрельбы: подпоручик Чердилели в продолжении всей ночи занимался больше перебрасыванием гранат из своих мортир за стену, обреченную на разрушение взрывом. Не обходилось без того, чтобы вверх летевшие осколки от близко падавших гранат не перелетали и к нам, но на это не обращали внимания и бомбардирование продолжалось.
Раздражение текинцев во время последних дней осады иногда выражалось самым комичным передразниванием и руганью, которой они неизвестно когда научились; особенно сердили их мортиры. «Что вы бросаете эти кошки?… Эти проклятые кошки!» кричали они, когда над головами их посвистывал неприятный гостинец… «Рота пли!» вдруг раздавалась у них по-русски и т. п.
В эту ночь сапные работы были остановлены, а минные торопились исполнить новую задачу.
9-го января мы потеряли одного убитым и четырнадцать ранеными, между которыми опять был офицер — лейтенант Шеман.
Теплое и облачное утро 10-го января быстро перешло в жаркий день. Довольно горячая перестрелка, начавшаяся с рассветом, к десяти часам стала притихать. Текинцы особенно усердно стреляли из своего орудия, но замечательно неудачная стрельба из пушки, во всю экспедицию до штурма не задевшая ни [63] одного человека, нисколько не смущала их и они продолжали выпускать последний запас ядер.
Что же касается до землекопных и других работ, которые и составляли самую энергическую часть нашей деятельности, то они были копиями той же хлопотни, которая кипела и в прошлые дни; только в Охотничьей кале, в том углу, который занимали саперные офицеры, шли занятия, знаменующие финал осады: перебирались открытая шкатулки, чистились медные пластинки и снова собирались в вольтовы столбы — подготовлялись приборы для взрывов.
Таким образом, опять дожили до ночи, среди которой в головных траншеях заговорили вдруг о немедленном нападении неприятеля, когда переводчик стал переводить: «сбирайтесь скорей!.. не бойтесь — Бог нам поможет перебить русских…. На каждые десять стрелков становитесь по семисот человек…. Скорей…. скорей!» Но, прислушиваясь долее, выяснилось, что характер этих приказаний касался более до подготовления к обороне, чем до сбора войск для вылазки, и имел целью скорее запугать, чем подготовить что-нибудь серьезное.