У Лебо Моро проработал несколько лет, затем с 1829 г. он — наборщик в одной из парижских типографий. В Париж Моро приехал в качестве ученика боготворимого им Беранже, а так как последний находился в тюрьме после процесса 1828 г., Эжезипп отправил ему песню-послание «Беранже» и участвовал в проведении общественной под писки на уплату денежного штрафа, которому был дополнительно подвергнут знаменитый песенник.
Г. Стааль. Офорт, изображающий Луизу Лебо, речку Вульви, а в нижнем медальоне профиль Армана Лебайи, первого биографа поэта
Подобно другим типографским рабочим, Моро с первого же дня принял активное участие в событиях Июльской революции, о чем и писал впоследствии в одном из стихотворений, «Диогена»:
Моро сражался за республиканский строй, а к провозглашению Июльской монархии отнесся резко отрицательно, видя в ней лишь смену одного деспотизма другим. Не удивительно поэтому его появление на баррикадах левореспубликанского восстания в июне 1832 г[21].
Прекрасная песня Моро «5-е и 6-е июня 1832 года» объясняет причины этого восстания недовольством народа, обманутого исходом Июльской революции. «Народ, открыв наконец глаза, прошептал: «Мое дело предали. В Лувре, обагренном моей кровью, на моем голоде жиреет король. Мои босые ноги попирали золото, моя рука разбивала трон; мне ли протягивать ее за подаянием, когда я еще могу сражаться?»
И Моро воспевает доблестную жертвенную борьбу молодых революционеров-республиканцев. Париж не захотел поддержать их, а ведь они стремились возродить былую доблесть Франции, вернуть ей прежнюю славу освободительницы народов Европы:
Сохранив в этой песне беранжеровское понимание на рода как патриота, помышляющего прежде всего о славе Франции, о ее всеевропейских освободительных целях. Моро уже расходился со своим учителем, воспевая их революционную борьбу голодного и обманутого народа, которая должна была смести троп Луи Филиппа.
Песня Моро, оплакивавшая героев восстания, погиб игах кто в бою, кто на эшафоте, была издана в 1832 г. листовкой и немедленно конфискована. Но революционный лагерь настолько запомнил ее, что интонации и ход рефрена песни:
— были повторены не одним народным поэтом, оплакивавшим разгром июньского рабочего восстания 1848 г.
Реалистические и романтические тенденции у Моро постоянно переплетались. В его последующих сатирах и элегиях романтическое начало проявлялось со все большей силой, но в жанре песни он обычно следовал реалистическим традициям песенного мастерства Беранже. Вообще у большинства других политических поэтов, особенно у поэтов-рабочих, песня оставалась по преимуществу реалистической, и только у тех из них, кто был подвластен влияниям утопического социализма, она несла черты романтизма, проявившиеся в идеалистическом понимании предпосылок, надежд и целей общественной борьбы.
В песне «5-е и 6-е июня 1832 года» Моро давал чисто реалистическое объяснение причин восстания, и романтична была лишь его мечта о революционных французских армиях, которые принесут освобождение народам Европы. Но уже в следующем, 1833 г., издавая «Диогена», поэт начал все более поддаваться — в жанре сатиры — романтическим влияниям, хотя реализм его вовсе не угасал.
«Диоген» существенно отличался от «Немезиды». Моро вовсе не стремился, например, подробно разоблачать деятельность правительственных кругов, министерств и палат Июльской монархии. Общенациональная тема Беранже и Бартелеми все более вытеснялась у Моро темой невзгод, страданий и борьбы народных масс.
20
Основной сборник стихотворений Моро «Незабудка» (Le Myosotis»), опубликованный впервые в 1838 г, переиздавался с тех пор несчетное количество раз в дополненном виде. Наиболее полным является издание Oeuvres complètes de Hegesippe Moreau», 2 tt. P., 1890. На русском языке имеется книга. Эжезипп Моро Незабудка (Собрание избранных стихотворений) М., Гослитиздат, 1937, по этому изданию и приводятся цитаты О Моро полнее см. нашу книгу «Поэты Июльской революции» (М., Гослитиздат, 1935), а также его очерк «Вековой спор о народном поэте» («Известия АН СССР, Отд. литературы и языка», T. XIX, вып. 3, май- июнь 1960).
21
Участники этого восстания восхищали не только Бальзака (образ Мишеля Кретьена из «Утраченных иллюзий» и «Тайн княгини де Кадиньян»), но и были увековечены в некоторых других романах — в «Монастыре Сен-Мери» (1832) Рей-Дюссюэйля, затем в «Нотариусе Шантильи» (1837) Леона Гозлана, в «Орасе» (1841) Жорж Санд, позже в «Отверженных» (1862) Гюго, не говоря уже о поэзии 1830-х годов, — о поэмах Ноэля Парфе, Вейра, Луи Люрина, о песнях Моро, Рибейроля, Альтароша, Дюрана, Рабино, Огюста Алэ, а также о ряде очерков в сборнике «Революционный Париж» (1832–1834).