В этой обстановке и появилось на свет воинствующее начало поэзии Беранже, его политическая сатира, как-то сразу созревшая и развернувшаяся во всем своем блеске с изданием двухтомника «Песни», вышедшего в 1821 г. С этого времени поэт стал признанным певцом оскорбленного Реставрацией патриотического чувства французской демократии, выразителем заветных дум, волновавших широчайшие низы былого «третьего сословия».
Прежнее представление о божестве как воплощении разума, снисходительности, терпимости, человеколюбия, веры в будущее, как высшем оплоте простых людей продолжало вдохновлять Беранже в его борьбе с реакцией 1820-х годов. В знаменитой песне «Добрый бог» поэт заявлял, что господь, создавший землю и все-таки иной раз поглядывающий на нее, крайне огорчается, потому что никак не уполномочивал каких-то карликов в сутанах или других пигмеев, дерзко объявляющих себя королями, править от его имени, угнетая всех прочих людей; удрученный творящейся на земле несправедливостью, добрый бог может посоветовать людям только одно — не очень-то бояться своих вельмож и ханжей…
Это был совет бороться с существующим злом — и политические песни Беранже периода Реставрации звучат как единая песнь борьбы. Общественную оппозицию этого времени пытались возглавить и вести за собой либералы, политическая партия крупной буржуазии и блокировавшиеся с ней бонапартисты. Но Беранже называл себя при Реставрации республиканцем — в знак того, что он против монархического принципа и что он на стороне широких масс, а не своекорыстной верхушки «третьего сословия».
В песне «Пятое мая» он осудил Наполеона, унизившего свое величие, свою гениальность, пожелав стать монархом. В других песнях поэт резко и прямо ставил вопрос о вечном противоречии между монархом и боязливо ненавидящими его простолюдинами; пример — песня «Людовик XI», которую Беранже считал одним из самых лучших своих творений:
В своей антимонархической сатире поэт иной раз вынужден был, по цензурным условиям, прибегать к иносказаниям, но их язвительный эзопов язык был понятен читателям, высмеивал ли Беранже Священный союз европейских монархов-крепостников («Священный союз варваров»), иронизировал ли над самим королем Людовиком XVIII («Дамоклов меч», «Октавия») или позднее над Карлом X («Коронация Карла Простоватого»). Но там, где объектом его сатиры уже не являлись сами коронованные особы, там Беранже давал полную волю своему сарказму, уничтожающе высмеивая обывателей, ослепленных блеском трона («Наваррский принц»).
Реалистическая песенная сатира Беранже с огромной силой обрушивается на эмигрантское легитимистское дворянство, одну из опор реакции 1820-х годов. Для этого дворянства, учил поэт, победа войск европейской коалиции над наполеоновской Францией была только радостью, залогом классового благополучия («Белая кокарда»), и оно нахально выплясывает на могиле нестрашного больше Наполеона («Мелюзга, или похороны Ахилла»). Энгельс с похвалой отметил «меткость», т. е. типическую точность, Беранже в изображении этих «мирмидонян легитимизма»[5].Поэт создал ряд сатирических типов эмигрантского дворянства, «ничего не забывшего и ничему не научившегося», по выражению Талейрана. Вот поглупевший от старости и обнищавший на чужбине чванный маркиз, наивно уповающий обрести на родине старые феодальные порядки, послушных крепостных мужичков и их дочерей, готовых подчиняться «праву первой ночи» («Маркиз де Караба»). Вот молодой вертопрах, растерявший в эмиграции свои феодальные грамоты и надеющийся восстановиться в «дворянских правах» на том основании, что предками его были всякие прожигатели жизни («Отпрыск знатного рода»). Вот величественная и распутная аристократка с целой свитой любовников («Маркиза де Претентайль»).