- А пирожные, не знаете, завезли? - повернулась та, что в пиджачке.
- Семен Давидович только что в буфет прошел, - сказал Миша, выправляя взгляд. - А у Семена Давидовича на это дело нюх.
- Спасибо.
- Все, - потеряв девушек из виду, охранник принялся подталкивать Марека к лестнице, - нельзя здесь...
- Вы бы что ли позвонили с поста.
- Куда?
- Анатолию Карловичу. Честное слово, мы с ним договорились, что как только я приеду, он устроит мне показательную экскурсию.
Миша с подозрением посмотрел на грязный плащ.
- Вы вообще из какой газеты?
- Я из Европы, - ответил Марек.
Но магия слова на этот раз не подействовала.
- Я о такой газетке и не слышал даже, - хмыкнул Миша. - Нет, ты, конечно, парень изобретательный... Оппозиционер?
- Я из 'Ежедневной европейской сводки', если попробовать перевести. Еуропеан дейли репорт, если не переводить.
- Удостоверение есть?
Марек полез в сумку.
- Вот.
Прямоугольник журналистского удостоверения лег охраннику в ладонь.
- Здесь не по русски, - сказал Миша, всмотревшись. - Ма... Марик Каниин...
- Марек Канин. Это я.
- Йоур...
- Журналист, - помог охраннику Марек.
Миша посмотрел на него по другому.
- Ты вы что, действительно нашему Карловичу...
- Звонил не я, - сказал Марек. - Звонил редактор новостийной службы. Но Анатолий Карлович сказал, что рад будет видеть.
- Не, ну, давайте пройдем.
Стиснув удостоверение в кулаке, Миша быстро пошел по коридору. Марек, придерживая сумку, направился за ним.
Темные деревянные панели, нежно-желтая краска выше и до потолка. Тишина. Легкий посудный звон из-за стеклянных дверей кафе. А лавки словно с нижнего этажа - простенькие, без спинок, кожзам.
Поворот.
Миша остановился у двери с табличкой 'Министр интеграции и развития Чуйков А.К.' и стукнул по ней костяшкой пальца.
- Можно? - не дожидаясь ответа, он заглянул внутрь.
- В чем дело? - раздался женский голос.
- Тут это... журналист, - сказал Миша, входя в кабинет и подтягивая Марека за собой.
Из-за широкой спины его видно было мало - светло-зеленые обои, стеклянную тумбу с сувенирами и два портрета на стене слева - женский и мужской. Женский Марек узнал - Маргарет Тэтчер. Мужской заставил его недоуменно пошевелить губами. Лицо было вытянутое, бровастое, с рассеянным взглядом светлых глаз.
- Журналистов - гоните, - безапелляционно сказали Мише.
- Так он это, говорит, что с Европы.
Миша отступил в сторону, и Марек остался один на один со строго поджавшей женщиной за столом. Ей было за тридцать, светлые волосы собраны в пучок, лицо сухое и жесткое.
- Здравствуйте, - сказал Марек.
- Удостоверение, - вместо приветствия сказала женщина.
Получив книжку, она вышла из-за стола и исчезла за дверью, которая, видимо, и вела в святая святых - к телу министра.
Марек с охранником переглянулись.
- Здесь строго, - сказал Миша.
- Вы пост оставили.
- Там видеоконтроль.
Марек не успел сказать понимающее 'А-а', как дверь распахнулась и невысокий человек в сером костюме выбежал к нему, протягивая ладонь для рукопожатия.
- Очень! Очень рад! Чуйков. Очень рад!
Он тряс руку Марека и улыбался.
Крепкая, чуть оплывшая фигура. Мягкие ладони, цепкие пальцы. На полноватом лице первым делом бросался в глаза нос, внушительный и бугристый. Второй физиономической особенностью шли тяжелые, мясистые, бульдожьи щеки синеватого оттенка. А дальше обращали на себя внимание мощные надбровные дуги, под которыми искусно прятались темные, чуть навыкате, глаза. Кроме того, имелись невеликая лысина и широкий лоб.
Секретарша проскользнула на свое место, а министр интеграции и развития все смотрел на Марека то ли как на долго выпрашиваемое у неба чудо, то ли как на то же чудо, но в перьях.
- Из Европы? - радостно спросил он, склонив голову.
- Меркенштадт, Кельн, - сказал Марек и, подумав, добавил: - Рим.
- А мне звонили! - объявил Анатолий Карлович и ткнул пальцем в потолок. - Господин еврокомиссар! Просили вам поспособствовать. Вы же, так сказать, приоткроете европейцам нашу демократическую, вновь обретенную душу. Вова, ты иди, - обернулся он к охраннику.
- Я - Миша, - поправил тот.
- Правильно. Молодец. Иди, Миша. А мы с вами, э-э...
- Марек. Марек Канин, - подсказал Марек.
- Да, Марек, - Анатолий Карлович повлек его в кабинет, - мы с вами душевно и откровенно... - он задержался у двери и бросил секретарше: - Меня нет! Есть только для Андрея Берамовича, Пильгуева и Жозе этого... Фонсеки!
Свет путался в тюле.
Кабинет министра интеграции и развития был маленьким. В одном углу стоял сейф, в другом, как бы уравновешивая, тянулся под потолок узкий одностворчатый шкаф. Треть площади занимал стол - письменный прибор под мрамор, два лотка с бумагами, три телефонных аппарата, монитор. Еще один стол, короткий, с бутылкой минеральной воды в центре, примыкал к первому, образуя с ним букву 'Т'. Напротив, у противоположной стены, на низкой тумбе стоял телевизор.
Вспомнив, что в новосозданной республике населения всего около миллиона, Марек нашел обстановку не богатой, но вполне соответствующей.
Не до жиру.
- Садитесь!
Анатолий Карлович предложил ему стул, а сам двинулся к сейфу. И пока он теребил ключи, пока скрежетал то одним, то вторым, то третьим в неподдающемся замке, пока, нырнув в железную темноту, доставал пузатую коньячную флягу с маленькими хрустальными рюмками, Марек успел набросать в уме небольшой текст.
Об организации работы с населением.
'Перемены. Их мало кто любит, потому что они всегда несут что-то новое, ломая старый порядок. Перемен боятся. Так как всякие перемены предполагают внутреннюю перестройку через отказ от чего-то, может, и плохого, но давно привычного к изначально не понятному, тревожному, пугающему.
Перемены - это стресс.
Тем не менее, я был приятно удивлен, как легко новая республиканская власть приняла европейские стандарты работы.
Времени с начала государственного строительства прошло всего ничего, но даже в рутинной процедуре регистрации для командированного лица уже чувствуется отлаженность государственной машины...'
Эх, лизнул так лизнул.
- Коньячку?
Анатолий Карлович выставил на стол перед Мареком добытое в сейфе.
- С утра?
- Уже полдень! - Чуйков сел напротив, свинтил пробку с фляги. - Кроме того, это наша, так сказать, традиция. Называется 'За знакомство!'.
- Я знаю.
- Тем более!
Анатолий Карлович разлил коньяк по рюмкам и потянулся к одному из телефонов, прижал клавишу громкой связи.
- Мариночка, сообразите нам нарезки какой-нибудь.
- Хорошо, - раздалось в динамике.
Чуйков повернулся к Мареку и назидательно поднял палец.
- Первую - без закуски.
Коньяк был хороший. Прокатился горьковатым комом, мягко пыхнул теплом.
- А вы хорошо говорите по-русски, - польстил министр, наливая по новой.
- Я - здешний, - сказал Марек.
- А устроились там? Вам повезло. Может еще наша земля этих... Ньютонов...
- Я просто давно уехал.
- Еще до республики?
- Да, было приглашение по учебе.
- Ой, а тут что творилось! Не застали?
- Нет, - сказал Марек.
- А тут после развала-то полная анархия была. Пока миротворцы не появились, то 'прохоровцы' под себя милицию нагибают, городское собрание пикетируют... Прохоров у нас был местный олигарх. То, значит, 'ревизионисты' с флагами России по нашей центральной, которая Ленина... 'Россия, священная наша держава...'
Чуйков, крутя рюмку в пальцах, посмотрел на дверь.
- А народ? - спросил Марек.
- А что народ? У народа еще после Союза голова кругом. Власть ворует, народ терпит. Потом, значит, семнадцатидневная война.
Осторожно стукнув в дверь, вошла секретарша, поставила на стол поднос.