- О, вы уже с кем-то познакомились?
- Друг Андрея сказал, что я ничего не добьюсь.
- Вот видите, - сказал Сельматри, - друг вашего брата не в пример лучше понял ситуацию. Да, это трагедия, но надо смотреть правде в глаза: он напал.
- Он защищал девушку!
- Как будто ей что-то грозило.
- Ее изнасиловали! - крикнул Марек в смуглое лицо. - Вы же видели, - сквозь зубы произнес он. - Вы видели, как ее тащат.
- Мало ли.
Марек спрятал руки за спину, чтобы не иметь соблазна воткнуть пальцы в холодные скандинавские глаза.
- Ее изнасиловали, - повторил он.
- Было медицинское освидетельствование? - поинтересовался Сельматри. - Есть зафиксированные в полиции показания, что именно наши военнослужащие совершили акты насильственного сексуального действия?
Марек скрипнул зубами.
- Может, вы еще и в убийство на видео не верите?
- Почему? Верю. Но я же говорю, что у наших солдат было право на защиту от нападения. Возможно, они отреагировали не совсем адекватно...
- Как тот мальчишка, что выстрелил Андрею в лицо?
- Вы правильно сказали - мальчишка.
- Это не оправдание.
Майор Сельматри поднялся из кресла и навис над Мареком.
- Чего вы хотите, Канин? Чтобы я вызвал этого мальчишку и вручил вам пистолет? Так вы же его не убьете! Не в русской это традиции. Вы его еще пожалеете. В крайнем случае, изобьете. Или поплачете у него на плече.
Марек встретился с майором глазами.
- Возможно, я убил бы вас.
Сельматри широко улыбнулся.
- И меня бы вы тоже пожалели. - Он сел обратно в кресло. - Насколько я понимаю в закоулках русской души, вы все время думаете о людях лучше, чем они есть на самом деле. А потом даете, так сказать, им время исправиться. Это какой-то совершенно тупой образ мысли. Шаблон, вбитый на этой земле раз и навсегда в бедные местные головы. Даже удивительно, как вы с таким простодушием дожили до двадцать первого века. С таким образом мысли можно только обманываться и страдать.
- Именно поэтому и дожили, - сказал Марек.
- И к вам пришли мы! - развел руки Сельматри. - Теперь терпите.
- То есть, разбираться в смерти моего брата и судить виновных вы не собираетесь?
- Совершенно верно. Расследование будет чисто формальным.
- Понятно.
Майор рассмеялся.
- Канин, я не понимаю, вы же были добропорядочный европеец, на хорошем счету, с квартирой и машиной. Вас же все устраивало! Боже мой, почему я вижу перед собой угрюмое и грязное существо, которое в один момент на все это плюнуло?
- Воздух, - сказал Марек, встав.
- Всего хорошего, - посерьезнел Сельматри. - И да, скажите там своим, что никаких беспорядков мы не допустим.
- Я пришел сам по себе.
- А я так и понял.
Марек сделал шаг к двери.
- Последнее, - повернулся он. - Мне хотелось бы забрать труп брата.
- Это не ко мне, - сказал Сельматри.
- Но хоть где он, вы можете сказать?
- У вас не так много моргов в городе. Кажется, он в морге при второй городской.
- Наверное, потребуется разрешение от вас.
- Да, но я позвоню.
- Спасибо и на этом.
Марек спустился в холл, сдал самодельный бейджик и вышел на улицу.
В небе погромыхивало, шумел дождь, оцепление стояло целлулоидными елками. На дождь было наплевать.
Я изменился, подумалось ему.
Ноги понесли его по Демократической прочь. Пиджак быстро намок на плечах и на груди. Мимо проскочил тощий хлыщ с зонтиком. Уже на повороте какой-то лихач на 'мерседесе' обдал его бызгами. Правая штанина и носок намокли.
Куда идти?
С направлением Марек не определился, но спустя минуту понял, что шагает в сторону площади. Оттуда, правда, уже не слышалось многоголосья. Разошлись? Разогнали? Или бывший горисполком взят штурмом?
Неопределенность наполнила его беспокойством.
Город растворялся в шуме дождя, тихо мок. За два квартала навстречу Мареку потянулись люди. Сначала по одному, по двое, с перекрестка - селевым потоком, частично выхлестнувшим за тротуар, на дорогу.
Марек остановился и оказался притиснут к стене дома между выступами подоконников, а люди проходили мимо, угрюмые, насупленные мужики, редкие женщины, похожие на мужиков, молодые лопоухие мальчишки призывного, как когда-то говорили, возраста. Часть потока затекала в арки и подъезды, часть сворачивала в рукава улиц.
Дождь стучал по кепкам и платкам, мочил волосы.
Марек чувствовал, как вместе с толпой растекаются по городу густая, наэлектризованная атмосфера, глухой рокот осевших слов, похожий на далекий гром, обещание скорых перемен. Это вошло него и застряло в груди, как пуля в теле.
Боль и тоска по брату пронзили его, и где-то внутри, пока никем не слышимая, в Мареке завибрировала струна, незримо вплетаясь в общую канву идущих с площади людей, в бряканье капель, в шелест ног, в кашель и обрубки фраз.
Господи!
Его закрутило. Марек пошел куда-то вместе со всеми, пока не оказался один в переулке, потом повернул и шел обратно, попадая все время не туда, куда ему было надо, в какие-то облезлые тупики и дворы, полные битого кирпича и мусора и с бельем, болтающимся на провисшей веревке.
Андрея убили. Убили. Вторая городская. А ноги не идут.
- Марек!
Кто-то поймал его за рукав пиджака.
- Что вы здесь делаете?
- А где я? - спросил Марек, подняв голову, и увидел Свиблова.
Свиблов держал над головой портфель, и дождь звонко лупил в рыжую потрескавшуюся кожу.
- Вы сейчас на Малышева.
- Митинг кончился?
- Да.
- Без эксцессов?
- К счастью.
Свиблов потянул Марека под козырек подъезда.
- Мне нужно во вторую городскую. Там Андрей в морге, - сказал Марек.
- Я знаю. Только необходимо разрешение. Так не выдадут.
- Я договорился.
- Вы не здешний. Нужен местный паспорт.
- Я - родственник.
- Так, ладно.
Свиблов отряхнул капли с портфеля и открыл скрипучую подъездную дверь.
- Марек, ждите меня здесь, - сказал он. - Я минут через пять спущусь. Пойдем вместе. Дождетесь?
Марек кивнул.
- Если вы не долго.
- Пять минут, - сказал Свиблов и нырнул в подъездную тьму.
Марек постоял, потом вышел под дождь и сел на мокрую скамейку. Сумку с драгоценным ноутом спрятал под ноги. Пок. Тюк. Ручеек за шиворот. Казалось, холод и капли вымывают из него ужас последних суток, осевший жгучей накипью в душе. Накипь шипела, она пыталась продраться горлом наружу, она рычала и рыдала, ядовито сочилась из уголков глаз. Марек давил ее пальцами, мешая с дождевой влагой.
Его мир, его большой мир безмолвно стоял рядом, плыл над головой, плакал с ним вместе, теснясь домами и заборами, охватывая и оберегая.
- Марек.
Свиблов вышел из дома. Он успел переодеться. В руке его появился большой черный зонт. Марек поднялся, потянул за собой сумку.
- Я готов.
- Вы весь вымокли, - сказал, глядя на него, Свиблов.
- Это не страшно.
Они направились в прореху между рядами домов, и Марек упрямо сторонился раскинувшегося зонта, предпочитая, чтобы дождь долбил ему по черепу.
- Что вы делаете? - спросил его Свиблов.
- Схожу с ума, - сказал Марек. - Только здесь я могу качественно сойти с ума.
- Глупости!
Свиблов притянул его под зонт. Он был проще обходительного Соломина. Сухощавое лицо прорезали жесткие морщины. В невысокой фигуре, в движениях, в мимике чувствовалась спокойная, продуманная организованность.
- Рифмы пропали, - пожаловался ему Марек.
Он не хотел жаловаться, но оказалось, что иначе нечем заполнить пустоту, саму по себе возникающую в нем на фоне постукивающих о капрон капель.
- Что? - спросил Свиблов.
- Раньше у меня все в голове раскладывалось на рифмы, - сказал Марек и поддернул сумку. - Что видел, то и пел. Про себя, конечно. Иногда неплохо получалось. Некоторые стихи даже брали в журналы. Приходилось, правда, переводить на немецкий. А сейчас совершенно ничего не связывается. Вернее, нет даже желания.