Гористый полуостров, окруженный гирляндой островов, был с незапамятных времен заселён отпрысками гетов, скифов, кельтов. Эти народности подвергалась смешению, воздействию со стороны предшествующих цивилизаций. Колонисты из Индии, Египта, Финикии толпились на его берегах, вносили в долины Греции разные обычая и верования. Лазурное Средиземное море было испещрено кораблями финикийцев и галерами лидийских пиратов, переносящих в своих чревах богатства Азии и Африки. Соперничающие города, разделённые религиозными обрядами и честолюбием жрецов и королей, возбуждали вражду: все ненавидели друг друга и вели между собой кровопролитные битвы. С другой стороны, благодаря постоянному скрещиванию рас, сложилось гармоничное и лёгкое наречие, отражавшее "ясность небес и величие океана", что располагало к поэтическому восприятию событий. Древняя поэзия называлась языком богов не только метафорически. Силу и очарование поэзии составлял её тайный и магический смысл. (Э. Шюре. Великие посвященные, 1914).
В окружении зрелых культур греческий архипелаг был в энергетическом плане особенностью ментального пространства древнего мира, создавшей локальную неустойчивость потоков сознания разных народов в их турбулентном слиянии. Важно иметь в виду, что островное расположение создавало условия, в которых "всё население города можно собрать на одной рыночной площади", что является непременным условием истинной демократии. (Б. Рассел). Так, провидением судьбы была возложена на Грецию миссия раздвоения потоков сознания, выделив в отдельные русла потоки рационального и иррационального мышления. В результате этой бифуркации возникла двойственность греческого характера, позволившая "ему раз и навсегда изменить мир" (Рассел). Ницше называл два эти элемента сознания аполлоновским и дионисийским. Первое символизировало собой светлое рациональное начало, второе - страстное, чувственное, хаотическое. "Дионисийский человек", символизировавший в типологии Ницше антисоциальное поведение под действием наркотического опьянения, испытывал "неограниченную половую разнузданность, полное самозабвение личности, захваченной инстинктами, что само по себе представляло собой величайшую опасность для воли". "Аполлонический человек" находил спасение от тягот и ужасов бытия в художественном творчестве, тождественном по своей сути сновидению. Тут греческий гений выражает себя преимущественно в пластических формах. Гармония этих начал придала живительную силу греческой культуре. "Ни один из этих элементов в отдельности не мог привести к столь необыкновенному её расцвету". (Б. Рассел). Оба этих течения поддерживали и формировали друг друга каждое в отдельности.
Напор сознания, раздвоивший его поток, передался людям, породив громадное чувство жизненной силы и уверенности в себе. Разрешается всё, и никакая цель не кажется недоступной для человека. Много могущественных созданий существует, но ни одно не превосходит могущества человека. Человек должен творить свою судьбу. Страсть к знаниям была разновидностью joie de vivre (радость жизни, франц.), наравне с вином или любовью. Это чувство превосходства человека над всеми другими созданиями было утеряно позднее, но проявилось вновь во времена Возрождения уже на западе Европы.
Язычество - это непосредственный диалог человека с природой. В языческом мире все сферы деятельности людей поделены между Богами. У греков так же, как и у римлян, в античных мистериях все боги сводились к единому верховному божественному началу, хранителем которого была Веста. В конструкции мироздания Пифагора Афина олицетворяла собой науку теософию. Муза Урания наблюдала за астрономией и астрологией, Мельпомена со своей трагической маской представляла науку жизни и смерти. Так и поле современной науки поделено на сферы: механику, физику, химию, биологию, психологию и т.д. В результате брака физики и химии родились близнецы-сестры физическая химия и химическая физика, как и биохимия. Обнаружено много универсалий, их связывающих, наиболее значимыми из которых являются законы термодинамики, являющиеся тем "божественным началом" науки, объединяющим все её разделы. Термодинамика способна вынести приговор правомочности суждения, но ничего не говорит о его адекватности опыту. Физик Нильс Бор в своих лекциях часто подчёркивал, что для понимания того или иного явления можно предложить сотню вполне разумных объяснений, согласующихся с законами термодинамики, но только одно из них может оказаться действительным.
Истоками религии является ощутимая людьми потребность внедрения в социальную среду нравственных норм социальных взаимоотношений. В мире античной Греции обучение этому велось с театральных подмостков, на которых разыгрывались мистерии, как отражения, "стоящие лицом к лицу божественной драмы души, дополняющей и объясняющей земную драму человека" [47]. Перед волнующимся народом Мельпомена страшными заклинаниями взывала к земному человеку, ослепленному своими страстями, преследуемому Немезидой и удрученному неумолимым роком. Там, в мистериях, слышались отголоски борьбы Прометея, стоны отчаяния Эдипа. Там царствовали мрачный Ужас и плачущая Жалость. Но за оградой Цереры все прояснялось. Истории Психеи, Орфея, Аполлона делались для каждой души ослепительно ярким откровением. Так Эдуард Шюре описал один из компонентов нравственной атмосферы Греции времен Платона.
Характерной чертой язычества является индивидуальная свобода. Каждый человек должен определять свою собственную судьбу, брошенную в хаос человеческих страстей, наглядно представляемый театральными постановками мистерий. Человек должен был знать, что он собой представляет и что его судьба, невзирая на вмешательство богов, во многом является его свободным выбором. Жизнь людей в периоды язычества была погружена в атмосферу искусства, как ни в какие другие времена.
В своих трудах Платон писал, что по мере развития наук общество будет накладывать ограничения на эстетическое восприятие, концентрируя внимание на видах деятельности, приносящих пользу. С наступлением Александрийской и Римской эпох употребление слова разум и его производных стало модным. Искусства стали приобретать развлекательный характер. Это был период богатый отдельными, не связанными между собой идеями [3]. Познание стало распространяться на более частные проблемы человеческих отношений.
Греческий философ III века д.н.э. Теофраст писал: - "В искусстве не все пункты должны быть педантично и нудно разработаны; что-то должно быть оставлено для изучения и выводов самого слушателя. Большого мастера отличает способность вовремя прекратить работу. Чрезмерная тщательность бывает вредна. Когда характеристика человека составлена так, что каждая фраза толкует о детали или представляет остроту, то её пригодность для подкрепления общих истин снижается вызываемым интересом к мелочам. Литература и живопись, опускаясь до микромасштаба сознания, стали уделять больше внимания занимательным деталям и мелочам, чем принципам и теориям".
Во "Всеобщей Истории" К. Вебер обобщил динамику греческой цивилизации следующим образом: "Мы видели, что греческий гений уничтожил и разбил мало- помалу строгие формы и узкие пределы восточной организации, распространил личную свободу и равенство всех граждан до крайних пределов и, наконец, в своей борьбе против всяких ограничений своей свободы, чем бы то ни было: традициями и нравами, законами и условиями - потерялся во всеобщей нестройности и непрочности".
Глубина вдохновения познания природы больших истин времен Гомера стала замещаться анархией разумного анализа многообразных подробностей событий. "Всплеск философии и морализма этого периода, как отчаянная попытка самосохранения от анархии инстинктов, явился предсмертной вспышкой греческой классической культуры". (Ницше). Такой ход эволюции менталитета древней Греции согласуется с гипотезой о чередовании на протяжении одной эпохи последовательных всплесков экстравертного восприятия природы, сменяющегося мезомасштабом времени Платона, характеризуемого максимумом расцвета греческой культуры. Затем состояние греческого общества стало опускаться до характерного для микроуровня, на котором человек воспринимает себя как свободный атом социальной среды, с ней не испытывающий связей.