Л. Гринин в ряде работ раскрыл социологические и психологические характеристики современой celebrity culture, а также проследил последствия её влияния на общество. Он говорил о новом социальном слое - "людях известности", чью известность и славу необходимо рассматривать как один из видов ресурсов, которые наряду с властью, богатством, престижем, статусом и привилегиями создают важнейшие линии неравенства в обществе, его структурирующие. Стремление к славе создает в обществе очень важные направления распределения благ, а влияние людей известных и знаменитых становится существенным фактором общественного развития.
Культура России с приходом к власти большевиков стала во многом схожей с "celebrity culture" - "знаменитостью" может стать любой вне зависимости от его социального положения. Более доходчивой для русской души в те времена оказалась формулировки: - "кто был ничем, тот станет всем" и "каждая кухарка должна учиться управлять государством". Для русского человека деньги не являлись высшей ценностью - "сознание неправды денег в русской душе невытравимо", - отметила Цветаева. Это определило различия в определении понятия "сelebrity" в русской и американской культурах. Синдром "золушки" привился и в России, но имел иной контекст, выраженный в популярной песне:
Пусть будут с тобой навсегда
Большая мечта и большая любовь.
Не надо печалиться, вся жизнь впереди,
Вся жизнь впереди - надейся и жди!
Что касается идеологии "Позитивной психологии" в США, то она имеет много точек соприкосновения с "моральным кодексом строителя коммунизма" в СССР. "Подобно тому, как над постсоветской Россией витает и всё не может воплотиться призрак капитализма, так и над современной Америкой витает и тоже не может воплотиться призрак коммунизма"- к такому выводу пришел М. Эпштейн в своём эссе "Размышления после Всемирного философского конгресса". Бостон. 1998. США.)
(Раздел 2). ХХ век был веком окончательного выхода народных масс на политическую арену. Этические идеалы Америки и СССР являлись социальным заказом народных масс, достигших свободы выбора своего социального положения. Ортега-и-Гассет, наблюдая революционные события в Европе первой половины ХХ-го столетия, писал: - "Действия человека массы управляются людьми из той же массы, людьми, в своём большинстве, посредственными, несовременными, с короткой памятью. Человек массы ничем не интересуется. Он решительно заявляет свою волю, он отказывается кому-либо помогать или служить. Он стремится выглядеть господином. Чтобы им выглядеть, он становится в оппозицию к власти, какой бы та ни была". [39]. Проникая на верхние этажи власти, человек массы отбирает себе подобных. Так менталитет масс приобретает тотальное распространение в жизни демократических стран.
"Мы показали, что это преобладание фантастической жизни и иллюзий, возникающих в результате неисполненного желания, более часто сексуального, является определяющим началом для психологии неврозов. И наконец: массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, от которых они не могут отказаться. Ирреальное всегда имеет у них преимущество перед реальным, несуществующее оказывает на них столь же сильное влияние, как и существующее. У них есть явная тенденция не делать разницы между ними, а то и предпочитать иллюзию действительности. (З. Фрейд. "Психология масс и анализ человеческого "Я", 1926).
Еще 50 лет назад под индустриальным обществом на Западе подразумевалась социально-экономическая система, в центре которой находится не промышленное предприятие, а университет. Вложения в науку, культуру и образование признавались самыми рентабельными из экономических инвестиций. В перспективе это сулило переход все большей части самодеятельного населения из нетворческого труда в материальном производстве в сферу духовного производства, становящегося массовым. Консенсус между элитой и массой надеялись укрепить на базе творческого принципа.
Однако в последние годы что-то сломалось в этом механизме формационного творческого возвышения. Если в начале прошлого столетия примерно 20% учебного времени в США занимало изучение латыни и философии, то в настоящее время знание этого языка не требуется для поступления даже на философские факультеты университетов. "Можно даже сказать, что не столько творческой элите удалось перевоспитать тяготящуюся бременем монотонного труда массу, сколько массе, уставшей от усилий и переориентированной на потребительские ценности, удалось перевоспитать элиту. Или, что, может быть, исторически точнее, среди самой элиты лидерские культурные позиции заняли не те, кто самоотверженно занимались творческим трудом, а те, кто стал специализироваться в области культуры досуга, постигнув все его гедонистические потенции" - писал А. Панарин в 2001.[79]. И вот со временем какой-то микроб подточил энергию и нравственное здоровье прежнего "фаустовского типа". Он заново открыл для себя современность: уже не как поле свободного труда и творческого дерзания, а как десоциализированное пространство гедонистического индивидуализма, не желающего знать никаких социальных заданий и обязательств. Новоевропейский проект эмансипации личности незаметно был подменен проектом эмансипации инстинкта - главным образом инстинкта удовольствия. [79].
Революции во Франции и в Америке начались более двухсот лет назад. С тех пор по Европе прокатилась непрерывная череда революций, восстаний и гражданских войн. Это был болезненный период разрыва с культурными традициями прошлого. Но за эти двести лет Запад постепенно приспосабливал традиции прошлого к грядущему выходу народных масс на политическую арену, тем самым приучая их умеренно сдерживать проявления своей воли, сглаживая разрывы в политической и культурной практике. Эта участь Россию миновала. Россия не была подготовлена к столь внезапному революционному перевороту. В романе "Чевенгур" Платонов показал перевернувшийся после 1917 года мир, где всё сорвалось с мест, и где каждый внезапно захотел взять чужую более значительную роль. В романе деревенская повариха стала называть себя "заведующей коммунальным питанием", конюх - "начальником живой тяги". Был там и "надзиратель мертвого инвентаря", и т.д. Все были начальниками, все были при должностях. Это явление по праву можно назвать "революционным синдромом" (или "чевенгурским синдромом"), поскольку наблюдалось оно во времена всех революций начиная со времён древности и по наши дни. Во время перестройки в СССР этот синдром наиболее явно проявлялся в учебной и медицинской практике: плодившиеся, как грибы после дождя, приватизированные учебные и медицинские учреждения в неразберихе тех событий заполнялись персоналом, самовольно присвоившим себе должности, не соответствующие ни их знаниям, ни их опыту.
В СССР пропаганда возвеличивала физический труд. Но поток сознания давно стал это отвергать. Ветра принудительной тотальной либерализации России стали вносить лихорадку освобождения от физического труда: "великая масса людей стала отходить от физического труда ради бòльшей лёгкости труда служащего, соединенного с лёгкостью кажущегося счастья. Сейчас на этом пути весь советский народ". (М. Пришвин, 1936 г.).
Как видим, история России, как бы при ускоренном компьютерном симулировании, в сжатой форме раскрыла судьбы мира.
II- 5. Всеобщее счастье
Идея свободы неограниченного выбора удовольствий зародилась задолго до возникновения США. Это духовное течение получило название утилитаризма. Родоначальником его был Фрэнсис Хатчесон, изложивший свои мысли по этому поводу в 1725 г. Идея эта бесхитростна: хорошее - это удовольствие, а плохое - это страдание. Отсюда наилучшее государство то, в котором удовольствия значительно превосходят неудовольствия. Этот взгляд был развит И. Бентамом в 1863 году и стал известен как принцип наибольшего счастья для наибольшего числа людей. Этот принцип связан, по Бентаму, с психологией: люди пытаются достичь максимально возможного счастья именно для себя. Здесь счастье означает то же самое, что и удовольствие. Закон должен гарантировать, что в поисках максимального счастья для себя никто не будет пытаться помешать поискам счастья другим. Но несчастливый человек, хочет он того или нет, своим несчастным видом неизбежно понижает уровень счастья соседа. Да и слыть несчастным как-то неловко. Чтобы этого не случилось, молчаливо договорились: счастливые и несчастные должны одинаково изображать себя счастливыми! Таким путем наименьшими усилиями достигается наибольшее счастье для наибольшего числа людей.