"Он тотчас же побежал в магазин, объявил племяннику, что старуха помирает, что "не велено", что "штраф", и говорил, чтобы он сейчас брал свою тетку с рук на руки. Была страстная суббота, и помимо хлопот, суетни, наполнявшей фруктовый магазин, у племянника как на беду в этот день предстояло важное дело: в семь часов вечера он получал от хозяина расчет и переходил в трактир "Золотой лев" буфетчиком. В восемь часов вечера ему необходимо было принимать в "Золотом льве" буфет и посуду… Не было никакой возможности манкировать этим местом, так как место хорошее, жалованье достаточное, и, стало быть, надо дорожить им. Что же скажет хозяин, когда на первых же порах придется оказать себя неаккуратным? Дворник, как человек, "знавший нужду", конечно понимал все это очень хорошо, но именно поэтому-то не мог принять на себя материального ущерба, которым угрожала смерть старухи, и волей-неволей потащил племянника к тетке, и здесь у ее смертного одра произошла такая сцена:
"— Бери, — говорит дворник: — нам не велено держать! Как помрет, так кто отвечать будет?
"— Освободи ты меня до завтрашнего числа! Дай буфет принять — сделай милость! Ведь, братец ты мой, из деревни пишут… а ведь это место, скоро ли его найдешь?
"— Где ей до завтрева прожить?.. Эва, она уж икает!
"— Ей-богу, проживет — она живуща! Это ты не гляди, что икает… Ей-ей, проживет!
"Оба они, без всякого сомнения, были люди, а не звери; но что же делать, если разные "меры", дойдя до народа, резюмируются только выражением: "ответишь!" Все это я узнал от Варюшки, возвратившись домой часу в седьмом вечера. Она объявила мне, что сейчас только увезли в часть Аксинью Васильевну. Пришли племянник с дворником, долго разговаривали около нее и увезли в часть. Что такое, думаю? Немедленно же я отправился в часть — и застал там такую сцену. Дворник и племянник держали почти бездыханную Аксинью Васильевну под руки и — ни много, ни мало — слезно упрашивали полицейского врача выдать теперь же, то есть когда она еще была жива, свидетельство на ее погребение. Дворник говорил, что раз это свидетельство будет у него в кармане, он не только не побеспокоит Аксинью Васильевну, но и похлопочет, чтобы она померла честь-честью, то есть причастит и исповедует. Буфетчик слезно молил оказать ему эту услугу, так как от этого зависит все его будущее, что он и его родители люди бедные, и неужели ж он захочет его разорить? Что, ежели новый хозяин откажет, а старый не примет?
"— Да ведь она жива еще! — с изумлением слушая эти мольбы, возразил было врач.
"— Умрет-с! — в один голос произнесли и дворник и буфетчик.
"— Она до утра не доживет-с, извольте поглядеть… нос… Она уж утре икала! — прибавил дворник…
"А когда старуха, все время безжизненно висевшая на дюжих локтях своих спутников, приподняла голову и каким-то басистым шопотом произнесла: "Жжи-в-ва!", то буфетчик прижал ее руку локтем и нетерпеливо шепнул:
"— Да будет вам, — кажется, можно и помолчать покуда.
"Сцена была достойная внимания! Я прервал ее и взял старуху на свою ответственность. Впрочем, по дороге из части домой она отдала богу душу…
"В тот же вечер заглянул я и к моему приятелю. Застал его; сидит, пишет письмо.
"— Вот, — говорит, — извещаю одного моего заграничного друга о моем успехе.
"— О каком это? — спрашиваю.
"— А приказ-то о мерах? все-таки начало!
"— Ну, — говорю, — не знаю, точно ли это успех, — и рассказал ему про Аксинью Васильевну.
"Задумался мой парень, крепко задумался. А успех точно от всего этого был, только совсем не там, где бы следовало. А именно: изволите вы помнить этих двух лиц — просвещенного иностранца и непосредственного человека, — которые поддержали в думе пользу мер? Помните? Ну, так вот они и получили! Иностранец фабрикант, изволите видеть, выстроил при фабрике помещение для рабочих и назначил за комнату два рубля в месяц. Рабочие не шли, потому что привыкли жить артелями, человек по двенадцати, и платить за квартиру так рублей шесть, всего, стало быть, по полтиннику, и притом со стиркой. При заработке рублей в пятнадцать это большой расчет! Вот иностранец-то и поналег на кубическую сажень воздуха… Что же касается непосредственного человека, то он выкинул другой фортель. По Шлиссельбургскому тракту у него было пустопорожнее место, не приносившее ему никакого дохода. Услыхав в реферате про "навоз" и про "вред", он энергически настаивал на штрафах, говорил, что без этого ничего не поделаешь, и в особенности напирал на то, что хорошо бы штрафовать содержателей хлебных амбаров за нечистоту, делаемую голубями и прочей птицей: птичные дворы также предполагал он обложить штрафами за несвоз нечистот. И всех этих мер он добился. Теперь на Шлиссельбургской дороге вы можете встретить такую вывеску: "Оптовая продажа удобрений, а также голубиных и птичьих пометов". Пуд стоит иногда до двадцати пяти копеек. Кроме того, эта седая бородка целое лето торгует льдом, который, как известно, долго не тает под мусором и навозом…
"Так вот, изволите видеть, какой оборот-то вышел? То есть дело выгорело совершенно в другую сторону, вовсе не туда, куда хороший человек метил".
Максим Иваныч замолк.
— Все? — спросили его.
— Все, больше ничего нет.
— Но к чему же вы все это говорили?
— Как к чему? Да просто так сказал… Потому сказал, что поглядишь, поглядишь и не знаешь — что такое творится на белом свете. Вот почему. — Тоска!
ПРИМЕЧАНИЯ
Все очерки и рассказы печатаются по изданию: Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том первый. Третье издание Ф. Павленкова. СПБ., 1889. Раздел IV. "Очерки и рассказы". Повесть "Очень маленький человек" печатается по первой публикации — "Отечественные записки", 1874, No№ 2, 5.
В разделе "Очерки и рассказы" Успенский поместил произведения, по материалу и тематике примыкающие к циклу "Разоренье". Писатель включал эти произведения во все прижизненные собрания сочинений.
Впервые опубликовано в журнале "Дело", 1868, № 5, подпись: Гл. Ус-кий. При включении в собрание сочинений очерк подвергся стилистической правке.
В очерке отразились личные наблюдения Успенского в период его учительства в Епифани (см. примеч. к очерку "Будка").
Очерк является одним из вариантов темы омещанивания разночиной интеллигенции, впервые поставленной Помяловским в его романе "Молотов" (1861). Та же тема затронута Успенским в "Разоренье".
Впервые опубликовано в журнале "Отечественные записки", 1870, № 5. В дальнейшем очерк перепечатывался без изменений.
Очерк рисует пореформенные изменения в помещичьем укладе и новые капиталистические способы хищничества и ограбления народа. Тематика очерка связывает его с циклом "Разоренье" и очерками цикла "Новые времена, новые заботы".
Впервые опубликовано в журнале "Библиотека дешевая — общедоступная", 1871, № 6. В дальнейшем очерк перепечатывался без изменений.
В очерке Успенский беспощадно вскрывает антинародную сущность либерально-буржуазной интеллигенции, порожденной новым, капиталистическим "порядком". Разоблачение этой интеллигенции занимает большое место в творчестве Успенского 70-х годов. Впервые ее представители были выведены писателем в цикле "Разоренье". В образах героя очерка и его жены получают дальнейшее художественное развитие образы четы Шапкиных ("Наблюдения Михаила Ивановича").
Стр. 413. "Песня о рубашке" — популярное в демократических кругах стихотворение английского поэта Т. Гуда, неоднократно переводившееся на русский язык в 60-е годы, в частности поэтом-революционером М. И. Михайловым — "Современник", 1860, IX.
Впервые опубликовано в "Неделе", 1868, № 30. Рассказ подвергся стилистической правке при включении в собрание сочинений.