В соответствии с этой точкой зрения, суть религии обращена не в будущее, а в прошлое, и Иисус был не столько учителем удивительных новых вещей, сколько предопределенной, глубоко мистической и священной жертвой во искупление конкретного исторического акта неповиновения Создателю, который совершили наши прародители Адам и Ева после того, как их соблазнил змей в Райском саду. На вере в это грехопадение как факт, а не на личности Иисуса из Назарета, на теориях Павла, а не на повелениях Иисуса, была построена христианская доктрина.
Мы уже отмечали, что это сказание об особом сотворении мира, об Адаме, Еве и змее является древним вавилонским сказанием или даже еще более древним шумерским сказанием и что еврейские священные книги были посредником, через который эта очень древняя и примитивная «гелиолитическая» легенда о змее попала в христианство. Везде, куда приходило официальное христианство, оно приносило с собой это предание. Оно просто привязало себя к нему.
Еще в конце XVIII в. весь христианский мир был обязан верить и действительно верил, что вселенная чудесным образом была сотворена словом Божьим несколько тысяч лет назад в течение шести дней — по утверждению епископа Асшера, в 4004 г. до Рождества Христова. (Во «Всемирной истории» в сорока двух томах, изданной в 1779 г. в Лондоне, обсуждается вопрос о том, является ли точная дата первого дня творения 21-м марта или 21-м сентября 4004 г. до Рождества Христова. Авторы склоняются к тому, что последняя дата является более вероятной.)
На этом историческом предположении основывалась вся религиозная структура Западной цивилизации и цивилизации западного типа; однако весь мир, его холмы, горы, устья рек и моря были переполнены доказательствами вопиющей абсурдности этого верования. Религиозная жизнь ведущих государств мира, хоть она и была очень активной и искренней, протекала в здании истории, построенном на песке.
В классической литературе часто встречается признание вполне здравой космогонии. Аристотель был знаком с основными принципами современной геологии, эти принципы встречаются в рассуждениях Лукреция; мы уже рассказывали, как четко и понятно Леонардо да Винчи (1452–1519) интерпретировал ископаемые останки. Великий француз Декарт (1596–1650) смело рассуждал о том, что в самом начале наша планета была раскаленной, а датчанин Стено (1638–1686) приступил к собиранию ископаемых останков и описанию геологических слоев. Но лишь в конце XVIII в. систематическое изучение геологии достигло масштабов, достаточных для того, чтобы поставить под сомнение истинность библейской версии древнего шумерского предания.
Одновременно со «Всемирной историей», которая цитировалась выше, великий французский натуралист Бюффон (1707–1788), писавший об эпохах природы (1778 г.), смело увеличивал возраст мира до 70 или 75 тысяч лет. Он разделил свою версию на шесть эпох, чтобы она хоть как-то соответствовала версии сотворения мира за шесть дней. Эти дни, утверждал он, были днями лишь фигурально; на самом деле это были эпохи. С помощью такого ухищрения геология пыталась примириться с ортодоксальным религиозным учением, которое продержалось до середины XIX столетия.
Мы не можем уделить здесь внимание вкладу таких людей, как Хаттон, Плейфер и сэр Чарлз Лайелл, французы Ламарк и Кювье, в расшифровку и толкование «Летописи окаменелостей». Далеко не сразу сознание Западного мира стало готовым к восприятию двух будоражащих фактов: во-первых, чередование форм жизни в геологических отложениях не соответствовало деяниям шести дней творения; во-вторых, геологические отложения, в сочетании со множеством биологических фактов, противоречили библейскому утверждению об отдельном сотворении каждого вида и указывали на генетическую связь между всеми формами жизни, и этой связью был охвачен также и человек!
Важность этого последнего тезиса для существовавшей доктрины была очевидна. Если все животные и человек появились в результате подобной восходящей эволюции, значит, не было ни прародителей, ни Рая, ни грехопадения. А если не было грехопадения, то вся историческая структура христианства, легенда о первородном грехе как причине для искупления, на чем тогдашнее учение основывало христианские чувства и мораль, рухнули, как карточный домик.
Поэтому множество честных религиозных людей с чувством, близким к ужасу, следили за работой английского натуралиста Чарлза Дарвина (1809–1882).
В 1859 г. он опубликовал свой труд «Происхождение видов путем естественного отбора», убедительное, отличающееся непреходящей ценностью изложение той концепции изменения и развития видов, краткое описание которой мы дали во второй главе; а в 1871 г. он завершил изложение своих взглядов в работе «Происхождение человека», которая четко определила место человека в общей схеме развития остальных видов жизни.
Многочисленные свидетельства против ортодоксальной христианской космогонии вызвали возмущение и негодование простых интеллигентных людей в западных обществах. Разум многих инстинктивно и иррационально не мог смириться с новыми знаниями. Вся их моральная доктрина была построена на фальшивой истории; они были слишком старыми, чтобы пересмотреть свои взгляды; их моральные убеждения казались им практической истиной, с которой новая истина была несовместимой. Согласие с ней означало для них моральный крах всего мира. Но они пришли к моральному краху потому, что не согласились с ней.
Особенно яростно противостояли новому учению английские университеты, которые по своей структуре были в основном клерикальными. В семидесятых и восьмидесятых годах XIX в. по всему цивилизованному миру бушевали ожесточенные споры. Об уровне дискуссии и фатальном невежестве Церкви можно судить по описанию в «Книге для заметок» Хэккета заседания Британской ассоциации по развитию науки в 1860 г., на котором епископ Уилберфорс следующим образом подверг нападкам Хаксли, выдающегося соратника Дарвина.
«Глядя на Хаксли с оскорбительной усмешкой, он попросил его объяснить, кто же, по его мнению, произошел от обезьяны — его дед или бабка? Хаксли повернулся к своему соседу и сказал: «Я принял его в свои руки от Господа». Затем он обратился к нам и произнес следующие ужасные слова: «Я не стыжусь, что моим предком была обезьяна, но мне стыдно быть сородичем человека, который использует свои таланты для сокрытия правды». (Другая версия гласит: «Я со всей определенностью заявляю, что человеку нет оснований стыдиться того, что его предком была обезьяна. Если бы у меня и был предок, которого мне следовало бы стыдиться, то это скорее был бы человек беспокойного и разностороннего ума, берущийся за научные вопросы, о которых он имеет смутное представление, с той лишь целью, чтобы затушевать их с помощью бессмысленной риторики и отвлечь внимание аудитории от подлинной обсуждаемой проблемы посредством красноречивых отступлений от темы и умелой апелляции к предрассудкам».)
Это была, несомненно, страстная речь, вызвавшая чрезвычайное возбуждение среди присутствовавших. Одна дама даже упала в обморок, пишет Хэккет… Таков был накал полемики.
Дарвиновское движение застало христианство врасплох, оно было для него совершенной неожиданностью. Формальное христианство столкнулось с очевидно доказанной ошибкой в своих теологических построениях. Священники и епископы с яростью набросились на Дарвина; делались глупые попытки запретить публикацию дарвиновских трудов, пропагандисты новых взглядов подвергались нападкам и дискредитации. Было много разговоров на повышенных тонах об «антагонизме» религии и науки.
Конечно, во все века в христианском мире были скептики. Император Фридрих II был, несомненно, скептиком, в XVIII в. Гиббон и Вольтер открыто выступали против христианства, а их сочинения оказали влияние на некоторых немногочисленных читателей. Но то были люди единственные в своем роде… Теперь же в христианском мире почти все стали скептиками. Это новое противоречие затронуло каждого, кто прочитал хотя бы одну книгу или услышал умный разговор. Выросло новое поколение молодых людей, столкнувшихся с крайней озлобленностью защитников христианства, которые боролись за свое дело, забыв о чести и справедливости. Новые научные достижения опровергали ортодоксальную теологию, но возмущенные теологи твердили, что удар был нанесен по самой религии.