— брахманы (жрецы и учителя);
— кшатрии (воины);
— вайшии (скотоводы, ростовщики, торговцы и земледельцы);
— шудры.
И вне каст — изгои, «неприкасаемые».
Но это первичное деление за долгие века усложнилось дальнейшим дроблением на множество мелких каст, все из них самодостаточные, их члены придерживались своего определенного образа жизни. В Бенгалии кшатрии и вайшии по большей части исчезли. Однако это слишком запутанный вопрос, чтобы здесь детально с ним разбираться.
Сразу же нужно отметить, что в этом чрезвычайно сложном и многослойном социальном организме брахманы (жрецы и учителя) индийского социума, в отличие от западных жреческих каст, являлись классом замкнутым. Брахманы не привлекали в свою среду выходцев из других социальных слоев, дети брахманов обучались у своих отцов, чтобы впоследствии самим занять их места.
Некоторые исследователи предполагают, что первые три из четырех первичных каст, известные как «дваждырожденные», были потомками ведийских ариев — завоевателей Индии, которые раз и навсегда установили такие размежевания, чтобы предотвратить межрасовое смешивание. Предполагается, что шудры — это представители предыдущей волны завоевателей с севера, а изгои — это исконное дравидское население Индии. Однако эти предположения поддерживаются не всеми учеными. Вполне возможно, что общие условия жизни в долине Ганга на протяжении многих столетий способствовали закреплению различий между классами индийского общества.
Какими бы ни были истоки кастовой системы, ясно одно — ее влияние на сознание индийцев огромно. В VI в. до н. э. Гаутама, великий основатель буддизма, провозгласил: «Как четыре потока, что впадают в Ганг, теряют свои имена, только лишь их воды смешиваются с водами священной реки, так и все те, кто верят в Будду, перестают быть брахманами, кшатриями, вайшиями и шудрами».
На несколько столетий учение Будды стало преобладающим в Индии. Оно распространилось также в Китае, Тибете, Японии, Бирме, на Цейлоне, в Туркестане, Манчжурии. В настоящее время значительная часть человечества исповедует эту религию. Однако в Индии буддизм не прижился и оказался в конце концов вытеснен из жизни индийского общества жизнестойкостью и упорством брахманов.
Китайская цивилизация в еще большей степени, чем индийская, была приспособлена к существованию в условиях мира и воину была отведена весьма незначительная роль.
Как и в индийской цивилизации, ведущим классом являлся ученый класс, однако с менее выраженными, чем у брахманов, жреческими чертами и более определенными чиновничьими. Но, в отличие от брахманов, мандарины (которые представляли образованный слой Китая) — это не каста.
Мандарином становились не по рождению, а по образованию. К обучению и экзаменам мандарины привлекались из всех классов общества, и сын мандарина не имел узаконенного права наследовать общественное положение своего отца. И если индийские брахманы зачастую не знали даже содержания своих священных книг, были безвольны и неэнергичны (но полны претенциозной самонадеянности), то китайские мандарины отличались энергией, происходящей от напряженной умственной работы. Но, поскольку образование мандаринов было почти исключительно сведено к зубрежке классической китайской литературы, их влияние в обществе было консервативно.
Еще до дней Александра Великого китайское общество сформировалось и стало на путь, по которому оно продолжало идти и в XX веке. Завоеватели и династии сменяли друг друга, однако образ жизни китайской цивилизации оставался неизменным.
Традиционная китайская общественная система после жреца-императора признавала четыре основных общественных класса:
а) образованный класс, который частично соответствовал чиновникам западного мира, а частично учителям и священнослужителям Индии (во времена Конфуция китайское образование включало верховую езду и стрельбу из лука, изучение обрядов и музыки, а история и математика дополняли «шесть совершенств»;
б) земледельцы;
в) ремесленники;
г) торговцы.
Впрочем, с самых ранних времен в китайской традиции закрепился обычай распределять земельный надел одного хозяина между всеми его сыновьями. Поэтому в китайской истории никогда не было класса крупных землевладельцев, сдававших землю арендаторам, как в большинстве других стран. Земля в Китае всегда была поделена на небольшие хозяйства, принадлежавшие в основном свободным крестьянам и интенсивно обрабатываемые. В Китае были землевладельцы, имевшие одну или несколько ферм, сдаваемых арендаторам, но не было обширных поместий.
Когда земельный надел после многократного дробления становился слишком мелким, чтобы прокормить человека, землю продавали кому-то из более зажиточных соседей, а ее прежний владелец отправлялся в один из крупных китайских городов, чтобы там пополнить армию поденщиков.
В Китае на протяжении многих столетий в городах скапливались массы людей, не обладавших почти никакой собственностью. Эти люди, не крепостные и не рабы, были вынуждены браться за любую подвернувшуюся работу. Именно из таких масс набирались солдаты в армии китайских правителей, а также рабочие на строительство каналов, крепостных стен и т. п. Пленники и рабы в истории Китая, по сравнению с любым западным государством, играли намного меньшую роль.
И в Индии, и в Китае, и в западных странах образованный класс на ранних стадиях цивилизации (до того, как царь или широкие слои общества начали самостоятельно читать и как следствие самостоятельно делать выводы) пользовался властью. В Индии брахманы сохранили свое влияние и по сей день. В Китае класс мандаринов до последних дней Империи находился на привилегированном положении (вспомним о сложности иероглифического письма). В западном мире (очень разнородном, с разнообразной и насыщенной событиями историей) развитие особых ученых элементов общества задержалось и, по всей видимости, никогда уже не приведет к образованию наследственного класса. На Западе, как мы уже отмечали, грамотность очень рано «просочилась» за пределы какого-либо особенного класса. Ей удалось избежать ограничений каст, клерикализма, условностей и стать составной частью повседневной жизни общества. Чтение и письмо упростились до того уровня, когда из них уже невозможно было сделать тайну или культ.
На протяжении 10–12 тысяч лет (иначе говоря, где-то между 300–400 поколениями) человек превращался в многочисленное общественное существо. За этот период произошел переход от неолита (когда одетая в шкуры семья убирала каменными серпами и хранила в своих глинобитных хижинах дикорастущие злаки) ко времени (IV век до нашей эры), когда появились возделываемые поля (по всему побережью Средиземного моря, по течению Нила, по всей Азии до Индии, по обширным орошаемым землям Китая), построились оживленные города, возвелись величественные храмы.
Торговые пути уже связывали один город с другими. Галеры и парусные лодки входили в заполненные гавани и покидали их, осторожно пробираясь от одного берега к другому, от материка к острову, стараясь не удаляться от побережья. Финикийцы — капитаны египетских кораблей — проникли в Ост-Индию и, возможно, еще дальше, к Тихому океану.
В Южной Африке на рисунках бушменов можно различить изображения белых людей с прическами, которые одно время носили в Ассирии. Такие прически были известны и в Северной Европе, но не среди коренного африканского населения.
Через пустыни Африки и Аравии, через Туркестан пролегали караванные пути, соединявшие одну отдаленную часть света с другой. Шелк уже поступал из Китая, слоновая кость из Центральной Африки, а олово из Британии в центры нового способа жизни. В Дамаске уже производили дамаст — камчатную ткань и дамасскую сталь. Люди научились изготовлять тонкие ткани из разноцветной окрашенной шерсти, научились отбеливать их и красить. Кроме меди, бронзы, серебра, золота, у них уже было и железо.
Это было время исключительно изящных гончарных и фарфоровых изделий. Наверное, не было такого драгоценного камня, которого в те времена не умели бы добывать, шлифовать и полировать. Люди научились читать и писать, изменять течения рек, возводить пирамиды и строить каменные стены в тысячу миль длиной.
Десять тысяч лет (или около того), которые понадобились на все это, могут показаться огромным сроком в сравнении с несколькими десятками лет жизни одного человека. Однако даже этот промежуток в тысячи лет не сопоставим с протяженностью геологических эпох. Если отмерить время вспять от городов времен Александра Великого до дней первых каменных орудий, грубо оббитых галек-эолитов плейстоценовой эпохи, то получим отрезок времени в сотню раз больший.