Этот случай несколько дней не сходил со страниц газет. Описание поступка Николая, его фотографии занимали на них видное место. Буквально в одночасье скромный коммерсант превратился чуть ли не в национального немецкого героя. В магазин повалили покупатели, многие ехали из других районов, чтобы пожать руку «патриоту» и купить товар в его заведении.
Даже начальник отделения полиции лично посетил магазин и предложил Николаю получить револьвер. Оружие, заметил он, выдается только наиболее благонадежным гражданам города. Разведчик поблагодарил и отказался от оружия. Полицейский начальник информировал его также, что в знак благодарности полиция будет вести наблюдение за магазином и таким образом охранять его от возможных грабителей. «Радуйтесь, — похлопал он по плечу Николая, — теперь мы вас в беде не оставим».
Но Николай уже в первый день понял, что радоваться нечему. Созданная с таким трудом база прикрытия рушилась. Теперь использовать магазин для хранения и передачи разведывательных материалов было нельзя. Систематическое наблюдение за ситуацией вокруг магазина могло навести профессионалов на мысль, что образ жизни ее хозяина не совсем обычен, и это привело бы к провалу.
После получения информации о происшествии Центр запретил использовать магазин как передаточный пункт, а Николаю было дано указание временно прекратить разведывательную работу. Возникло опасение, что негативную роль могут сыграть и фотографии нелегала, опубликованные в газетах. Однако тщательное изучение их показало, что из-за нечеткости снимков опознать его на них будет трудно.
В дальнейшем магазин пришлось все-таки закрыть, а Николая, по соображениям безопасности, перевести на работу в другую страну.
С начала 30-х годов в Германии быстрыми темпами развивалась военная промышленность, и соответствующие советские ведомства проявляли заинтересованность в получении данных о новейших достижениях немцев в области электротехники, радиопромышленности, приборостроении, авиации, химии и т. д.
Для работы по научно-техническому направлению в резидентуру Каминского в 1931 году прибыл разведчик-нелегал Лео Гельфот. В досье архива венской полиции содержались следующие данные: «Родился (Гельфот) на территории Буковины, до Первой мировой войны учился в Вене на медицинском факультете, затем был призван в армию.
В 1914 году попал в плен к русским, в России продолжил медицинское образование, по-видимому, симпатизирует компартии».
Все это соответствовало действительности. Из архива Службы внешней разведки к этому можно добавить: был женат на советской гражданке, работал в системе Минздрава, был заведующим поликлиникой. С этой должности приглашен на работу в ИНО ОГПУ и направлен на нелегальную работу в Германию.
Гельфот работал в нелегальной разведке с 1931 по 1938 год. В Берлине он устроился на работу ассистентом в клинику известного немецкого профессора. По специальности он был рентгенологом. Работа в клинике давала возможность знакомиться с материалами, связанными с военной медициной, собирать информацию о новых методах лечения раненых в полевых условиях. Однако основными источниками его информации были три агента из числа немцев, которые работали в военно-промышленных концернах и были переданы ему на связь.
Гельфоту удалось через них получить значительное количество материалов и образцов, связанных с военной авиацией, электротехникой, приборостроением и химией для военных целей.
В конце 1933 года в связи с осложнившейся вокруг резидентуры обстановкой Гельфот был переброшен в Париж, где ему поручалась работа по поддержанию связи с действующими источниками. Однако его иностранный паспорт не давал возможности находиться длительное время во Франции, и поэтому разведчик стал искать пути закрепления в другой европейской стране, создания там необходимой базы для продолжения работы со своими источниками.
С этой целью он выезжал в Скандинавские страны, однако осесть там на постоянное жительство ему не удалось. Иностранцы, имевшие временное разрешение на проживание, находились под контролем полиции, и это, естественно, накладывало свой отпечаток и на условия оперативной работы. Работать в таких условиях было чрезвычайно трудно.
После четырех лет пребывания в Европе, когда его положение с устройством на работу и получением вида на жительство становилось все более безнадежным, Гельфот направил в Центр просьбу разрешить ему возвратиться в Москву. В своем письме он, в частности, писал: «Я настолько издерган и изнервничался, что не могу работать. Нервы расшатаны до невозможности. Не пользовался отпуском четыре года».