Полученные резидентурой сведения говорили о том, что «Музыкант» находится в поле зрения сразу двух немецких спецслужб — абвера и гестапо, которые обратили внимание на его связи с представителями советских учреждений. Вывод напрашивался один: с «Музыкантом» нужно прекратить всякие отношения.
А тут еще один из ответственных сотрудников контрразведки пригласил к себе Джима и прямо спросил его: не думает ли он, что Флик-Штегер работает против немцев? Не заводил ли Флик-Штегер с ним разговор о германских секретах и не пытался ли он их получить от своих связей? Характер вопросов не вызывал сомнений — это был провал.
Через несколько дней допрос Джима повторился. На этот раз у него пытались выяснить, кто был третьим с ним и Флик-Штегером в ресторане и не был ли этот третий «русским генералом». Джим ответил, что это был один из знакомых Флик-Штегера американцев, имени которого он не знает. За Джимом открыто начали вести наблюдение. Однако, как ни велика была опасность, своевременное предупреждение о ней «Брайтенбаха» оставило советской разведке свободу маневра и выхода из опасной игры без больших потерь.
По этому поводу резидент-нелегал в Берлине В.М. Зарубин сообщил в Центр: «Внешне Джим держит я спокойно и с виду не нервничает…» В целях локализации провала Зарубин предложил Центру вывезти Джима в другую страну с помощью его же связей. Такая комбинация и была осуществлена. Джим покинул Германию без серьезного ущерба для берлинской нелегальной резидентуры. А то, что в ресторане «Триумф» с «Музыкантом» встречался именно Б.Д. Берман, «русский генерал», немцам так и не удалось установить. «Русский след» был ими утерян.
Спустя несколько лет заместитель начальника внешней разведки М.С. Кедров, утвердив постановление о сдаче в архив дела-формуляра на «Музыканта» — Флик-Штегера, написал: «Содержащийся в деле материал актуален, поскольку вскрывает методы контрразведывательной работы гестапо и абвера, преподает урок неправильной вербовки и удачной вместе с тем локализации провала за кордоном».
38. Неожиданный поворот
В жизни любого человека возникают порой непредвиденные, острые ситуации, требующие от него хладнокровия, умения в считанные минуты принять то единственно правильное решение, которое может предотвратить непоправимое. Для разведчика, действующего во враждебной среде, цена таких «моментов истины» почти равна стоимости собственной жизни. Иногда за принятыми решениями стоят судьбы коллег и тех, кто счел своим долгом оказывать помощь нашей разведке, руководствуясь высокими идеалами гуманизма и нравственности.
…Альфред Мейсснер кончил пить чай. День на службе выдался трудный, и, придя домой, он, не сняв эсэсовский мундир, сел к столу. После горячего чая Альфред почувствовал, как тело расслабляется, и испытал что-то вроде блаженства. Внезапный звонок в дверь вызвал у него досаду. Он нехотя встал со стула, вышел в прихожую, приоткрыл дверь и оторопел. На пороге стоял тот, кого он никак не ожидал, да и вряд ли хотел когда-либо видеть.
— Эрих, дружище! Какими судьбами?! — воскликнул Мейсснер. — Раз уж ты здесь, то проходи, присаживайся, — после легкой заминки сказал Мейсснер. — Рассказывай, давно ли и какими судьбами ты оказался в Берлине?
Альбрехт Эрих Такке, советский разведчик-нелегал, прибывший в Германию по паспорту на имя иностранного гражданина, тоже не ожидал увидеть своего старого знакомого в форме СС.
Такке и Мейсснер познакомились в 20-х годах на Урале. Эрих Такке, немецкий коммунист, работник Коминтерна, помог тогда своему земляку устроиться на работу в одно из советских учреждений. Они встречались семьями. Мейсснеру постоянно не хватало денег, и Такке частенько одалживал их ему. И вот теперь он видит своего бывшего единомышленника в мундире СС.
— Я здесь на отдыхе, — ответил он согласно своей легенде на вопрос Мейсснера. — Надоело торговать в Шанхае и потянуло в родные места. Пока остановился в гостинице, хочу оглядеться, а там будет видно. Прошло три года, как мы виделись с тобой в последний раз, а какие разительные перемены, — бросил он многозначительный взгляд на мундир Мейсснера. — Объясни по возможности, какая метаморфоза произошла с тобой, и что это значит? — Такке еще раз задержал взгляд на эсэсовском мундире.
— Вернувшись в Германию, я понял, что идеи национал-социализма близки мне, и в 1932 году вступил в национал-социалистскую партию. Затем был принят на службу в СС, в то его подразделение, которое контролирует Министерство авиации, — ответил Мейсснер.
Чувствуя, что это отнюдь не успокоило Такке, Мейсснер поспешил заверить:
— Я высоко ценю нашу давнюю дружбу, Эрих, и не забыл, как ты меня не раз выручал в трудную минуту. Я по-прежнему твой друг, и тебе не следует меня опасаться.
Сделав над собой усилие, Такке улыбнулся и сказал, что надеется еще увидеться с Мейсснером, поговорить о прошлых годах, а пока надо вернуться к себе. Он не стал уточнять, куда именно.
— Буду рад, — как будто искренне заметил Мейсснер.
По пути, поглядывая по сторонам, нет ли за ним слежки, Такке обдумывал встречу с Мейсснером и не мог не упрекнуть себя в излишней поспешности.
Эрих Такке не был новичком в разведке и уже несколько лет находился за рубежом как нелегал. Он родился в 1894 году. По линии Коминтерна работал в Берлине. В начале 20-х годов был рекомендован Разведывательному управлению ГШ РККА. Выехал в Москву и был принят на службу в Разведывательное управление Красной Армии (РУ РККА), там Эрих проработал немногим более года. В 1924 году был переведен в ИНО ОГПУ. По окончании разведывательной школы Такке был направлен в Китай. Вместе с ним в Китае находилась жена — Юнона Иосифовна Чингор, полька, привлекавшаяся к работе резидентуры в Харбине в качестве фотографа. Юнона была находчивой и смелой, отлично справлялась с порученным делом, помогала мужу в его деятельности. У супругов Такке была малолетняя дочь. В сентябре 1934 года Э. Такке с семьей был командирован в Берлин со специальным заданием — приобрести агентуру в органах военной разведки и тайной полиции. При этом Мейсснер, о положении которого точно не было известно, рассматривался прежде всего в качестве возможного «наводчика» и «установщика».
Такке подготовил подробную телеграмму в Центр о том, как прошла встреча с Мейсснером, в которой, в частности, отметил, что опасности разоблачения его со стороны «старого друга», на его взгляд, не существует. «Тем не менее, — писал Такке, — надо как можно скорее решить вопрос, должен ли я завербовать Мейсснера или мне надо выехать из страны. Из-за долгов материальное положение Мейсснера настолько печально, что я не сомневаюсь в том, что мне удастся завербовать его, воспользовавшись этим обстоятельством. Нужны также директивы на случай, если вербовка не удастся».
Отослав телеграмму, Такке отправился в горный отель, так как по легенде он прибыл в Германию для проведения отпуска.
15 октября 1934 г. из Центра на имя Такке поступил ответ, в котором рекомендовалось связь с Мейсснером не прекращать и довести его «разработку» до вербовки. Москва полагала, что пока не произошло ничего чрезвычайного и события не перешли черту допустимого риска. Получив одобрение руководства, Такке вновь отправился к Мейсснеру, который принял его так, как будто между ними не было никакого объяснения и они только вчера расстались друзьями. В разговоре Мейсснер как бы мимоходом заметил, что, если Такке покинет Берлин, он будет сожалеть об этом. Вдвоем они, по словам Мейсснера, могли бы что-нибудь «скомбинировать». Такке обратил внимание на вскользь оброненную фразу, но ему оставалось только строить различные предположения, так как Мейсснер не стал развивать эту тему. Но состоявшийся разговор и намек на «комбинирование» подтолкнул разведчика к решительному шагу.
28 октября 1934 г. он зашел к Мейсснеру. После общих фраз Мейсснер с непринужденным видом попросил у Такке денег на оплату просроченного векселя и еще 150 марок на возмещение партийных денег, потраченных им на себя. Разведчику показалось, что за этим скрывается что-то большее, чем обычная просьба об одолжении. Такке посчитал, что случай удобный и самое время склонить бывшего товарища к сотрудничеству.