Перед отъездом из Москвы Кобулов был принят начальником внешнеполитической разведки комиссаром III ранга П.М. Фитиным. Разговор был формальный, протокольный. Состоялась беседа с начальником немецкого направления П.М. Журавлевым, одним из опытнейших оперативных работников разведки. Оба расстались без чувства симпатии: у Павла Матвеевича от разговора с самонадеянным Кобуловым остался на душе мутный осадок.
Едва оглядевшись на месте, Кобулов энергично принялся за «дела». Неразборчивость в установлении контактов и болтливость обратили на себя внимание начальника отделения гестапо «4-Д» штандартенфюрера Ликуса, который дал указание начать его разработку. По учетам гестапо Кобулов значился резидентом советской разведки.
П.М. Журавлев, почувствовав недоброе, пытался вмешаться в ход событий, призвать Кобулова к дисциплине и конспирации. Подготовленный на этот счет проект указания в Берлин Журавлев принялся согласовывать с вышестоящим руководством, которое нашло указание берлинскому резиденту излишне резким (знали, кто стоит за его спиной) и смягчило текст.
Когда Кобулов убедился, что его, хотя и в деликатной форме, предупредили, он вышел из себя и обратился с личным письмом к начальнику разведки Фитину.
Резидент жаловался, что до него дошли слухи о том, что заместитель начальника разведки П.А. Судоплатов и П.М. Журавлев необоснованно критикуют его работу за спиной. Следовало бы положить конец подобной болтовне, подсказал он Фитину. В том же письме Кобулов просил о предоставлении ему денежной дотации, ссылаясь на выслугу лет и местную дороговизну.
Руководство внешней разведки перевело Кобулову причитающиеся рейхсмарки, но пришло к выводу, что работу резидентуры можно на деле улучшить, лишь направив в Берлин опытного и знающего обстановку оперработника. Наиболее подходящей сочли кандидатуру А.М. Короткова.
В апреле 1940 года Коротков прибыл в Берлин. Спустя некоторое время он возобновил встречи с «Корсиканцем», а позднее и со «Старшиной». От них была получена ценная информация о приготовлениях Германии к войне против СССР. Кобулов пожелал встречаться с «Корсиканцем», используя Короткова как переводчика. Сообщив в Москву о планируемой встрече, Амаяк Захарович услышал в ответ не очень вежливое: «На встречу с «Корсиканцем» не ходить».
В то же время встречи Короткова с «Корсиканцем» неожиданно прервались из-за непредвиденных обстоятельств. Нелегально посланная в Берлин оперативная сотрудница Червонная, свободно владевшая немецким языком и снабженная подлинными немецкими документами, попала в засаду, устроенную гестапо на квартире агента, к которому она шла с заданием. Многое в этой истории было неясно. Центр насторожило то, что Червонная знала нескольких агентов, с которыми проводил встречи Коротков. Случайно это или кто-то из агентов подставил Червонную, а теперь хочет спровоцировать Короткова? Однозначного ответа не было, и Москва приказала Короткову в конце осени 1940 года прибыть для консультаций, заморозив на время его связи.
В Москве Короткова ждали с нетерпением.
— Как оцениваете агентурно-оперативную обстановку в стране? — задал вопрос заместитель начальника разведки, куратор берлинской точки П.А. Судоплатов.
— Складывается впечатление, что немцы усиленно готовятся к военной акции против СССР. Это видно по меняющемуся тону пропаганды, поведению официальных лиц, активизации контрразведки, интенсивному режиму работы штаба Верховного командования сухопутных сил.
— Что думаете о провале Червонной?
— Скорее всего, совпадение случайностей, — ответил Коротков. — Я проводил проверочные мероприятия, но они не выявили повышенного интереса гестапо ко мне, а также не обнаружили подозрительных моментов в поведении наших источников.
— Считаете, роковая случайность?
— Да, не более того.
— Все-таки продолжайте наблюдение, не снижайте бдительности, — сказал Судоплатов. — А теперь об упомянутых вами источниках. В Центре серьезно думают о том, чтобы повернуть резидентуру лицом к более глубокому проникновению в нацистские структуры, экономику, центральные ведомства, интеллигенцию и военные круги. Вот план развития наших отношений с «Корсиканцем», подготовленный при моем прямом участии и согласованный с начальником разведки П.М. Фитиным. План докладывался Л.П. Берии и получил его одобрение. Понимаете, что это значит?! Забирайте документ, внимательно изучите и примите как руководство к действию.
Знакомясь с планом, Коротков обратил внимание на то, что из 10 его пунктов часть касалась в основном уточнения данных на знакомых «Корсиканца». Другие вопросы относились к обеспечению безопасности совзагранучреждений в Германии и командированных советских граждан. «Задание, несомненно, важное, это Коротков хорошо понимал. Но не слишком ли большая роскошь использовать такой ценный источник информации в этом направлении?! Да и имеются ли у него для этого возможности?» — прикинул разведчик. Наконец, последняя часть задания состояла из информационных вопросов, в том числе о внутриполитической обстановке в стране, противоречиях и распрях «наверху», об оппозиционных силах, состоянии экономики, а также внешней политике Рейха.
Были ли другие проблемы в задании? Безусловно, да: 4-м пунктом в плане работы стояли проверка и конкретизация полученных от источника сведений о военных приготовлениях Германии в отношении СССР; в 7-м — рекомендовалось выяснить, как Германия рассчитывает использовать экономические ресурсы СССР в «хозяйственном плане» в случае ведения военных действий.
Вероятно, если оценивать задания плана с современных позиций, то указанные пункты должны были бы стать основополагающими во всей работе с «Корсиканцем». Однако каждое время имеет собственную логику.
Под подписями Фитина и Судоплатова Коротков аккуратно расписался на документе «читал» и поставил дату — 24 декабря 1940 г.
Вернувшись в Берлин в январе 1941 года, Александр Михайлович поспешил встретиться с «Корсиканцем». Оба обрадовались встрече, и Коротков поинтересовался последними новостями. «Корсиканец», между прочим, сообщил, что посещал «Клуб богатых», чтобы поддержать свой авторитет в официальных кругах и подыскать новые источники информации.
«Но я не заметил, чтобы кто-нибудь из членов клуба перешел черту официальных, протокольных отношений и высказал что-либо новое, важное, еще не известное. Впрочем, это не то место, где высказывают свои подлинные настроения и взгляды. Что касается Союза работников умственного труда, через который изучаем людей и оказываем на них влияние, то численность его в последнее время возросла. Сейчас Союз насчитывает приблизительно 60 человек».
Коротков удивленно посмотрел на «Корсиканца». Он никак не предполагал, что за то время, пока не было встреч с Арвидом, организация так увеличится. Это было несомненным плюсом для расширения движения антифашистского Сопротивления. С позиций же Ко-роткова-разведчика это ставило дополнительные проблемы.
— В такой массе людей нетрудно просмотреть провокатора. Вы так не думаете, Арвид?
— Нет, Александр. В Союз принимаются только после тщательной проверки и по рекомендации двух его членов. Мы наращиваем потенциал антифашистской борьбы.
— Если можно, кратко расскажите о том, чем сейчас занята ваша интеллектуальная группа.
— Попробую это сделать. Союз состоит в основном из демократически настроенной интеллигенции, хотя в его рядах встречаются представители военных, аристократии, рабочих, ненавидящих нацизм и верящих в возрождение Германии. В доступной форме ведется изучение марксизма, анализируется положение в стране, разоблачается ложь геббельсовской пропаганды.
Порекомендовав «Корсиканцу» быть предельно осторожным в общении с членами Союза, Коротков подчеркнул, что не собирается вмешиваться — это личное дело Харнака и его друзей. Достаточно, если он будет его информировать о важных решениях Союза.