В Черкес-кермене множество драгоценного материала для художника-туриста. Дорожка идет несколько выше построек, так что внутренность дворов видна почти a vol d'oiseau, и фигуры татарок и татарчат, окаменевшие в картинных позах на своих плоских кровлях при виде нашей кавалькады, сообщают пейзажу характерную полноту.
С высоты наших седел мы присутствует при крикливом уроке в деревенском мехтэбе. На тенистой галерее второго этажа, под старыми орехами, пестрая толпа татарчат и татарочек, лежа и сидя прямо на полу, распевают, раскачиваясь, стихи алькорана, по арабским книжкам, которых смысл неведом им так же решительно, как и учительнице их, пожилой татарке, председавшей в этой буколической школе.
Оторвав взор от этой живописной теснины, до краев наполненной жилищами человека, вы замечаете слева на отвесной горе, замыкающей теснину, высокую старую башню. Это древний Черкес-кермен. В Черкес-кермене остались следы значительного укрепления. Башня, в которой проделаны двойные ворота, стоит над трещиною скалы, который узкий и высокий мыс она отрезала в неприступную цитадель, подобно замку Тешкли-буруна. Постройка ее совершенно того же рода, как мангупских, инкерманских и др. У татар она известна под именем «Кыз-Кулле», Девичьей башни. Но всего замечательнее в Черкес-кермене его пещерный храм, или, как называют его татары, эклисе (исковерканное греческое слово, означающее церковь). Эклисе спрятано в лесистых скалах так хорошо, что, даже побывав в нем, не сразу найдешь его опять. Видно, что во время основания его, христианин еще не смел возвышать к небу золотых крестов своего храма и крымское христианство того времени еще не прожило своего периода катакомб. Только с помощью татар можно вскарабкаться через колючую чащу, по известковым обрывам скалы, на гребень ее, с которого открывается ход к эклисе. Громадный округленный камень, когда-то отделившийся от всей скалы и заслоненный от враждебных взоров этою самою скалою, выдолблен внутри в христианскую молельню. С голого гребня скалы, по заднему обрыву ее, были вырублены когда-то ступени, переходившие на церковный утес в точке прикосновения его к скале; теперь эти ступни слизаны временем, и без головокружения нельзя спускаться по ним; открытая пропасть зияет прямо под ногами, и спуск в нее гораздо легче, чем переход на утес.
Низенькая дверочка эклисе заросла кустарником и бурьяном. Храмик выдолблен правильным круглым сводом и сохранился отлично, без сомнения, по причине своей недоступности. Остатки штукатурки и византийских фресок на ней очень заметны; можно еще разобрать некоторые греческие надписи под образами, и даже характерный лик Николая угодника. Рядом с дверью маленькое окошечко, через которое на белые известковые стены падает веселый солнечный свет. Алтарик в особом отделении, на возвышении. Каменный престол с изображением креста и круглым углублением; в левом углу крошечный альков для трапезы; по стенам алтаря низенькие каменные сиденья. Трава пробилась сквозь трещины маленького пола, сквозь престол и седалище, а птицы и летучие мыши в течение долгих лет оставляли свои следы в этой древней святыне, доступной теперь только ласточкам.
Светлое и высокое чувство охватывает вас, когда из этого храма-гнезда вы оглядываете пустынные пропасти, безмолвно обстоящие кругом. Мысль переносится в далекие годы, когда жажда правды и любви честного человека находила себе приют только в недрах камня. Тепло сердца согревало ему каменную нору и проливало на нее неземной свет. Загнанный, придавленный, принужденный укрываться, как вредных зверь, человек добра в самых своих несчастиях умел сыскать источник счастья. в злобе мир умел найти повод творить ему добро. Такая сила недаром сочтена божественною. С этим духом святым в сердце человек становился выше своей судьбы; и велик был этот протест общественной неправде со стороны горсти людей, которые, отрясши прах своих ног, бесстрашно, без сожаления, уносили в дебри пустынно, в подземные норы свои идеалы лучшего мира. Эти люди "чистого сердца" были в то темное время такими же подвижниками человеческой свободы, как ныне — в века просвещения — великие мужи мысли…
О Черкес-Кермене мы имеем еще менее сведений, чем о Мангупе. Большинство писателей верит легенде, по которой старая крепость была построена черкесами. Самое название соблазняет на такой вывод; впрочем, есть и более существенные доводы; река Бельбек, протекающая по соседству, до сих пор называется и называлась исстари Кабардою; на берегу ее, при впадении р. Кара-илеза, до сих пор находится селение Кабарда. По свидетельству Палласа, гористая местность между верховьями Кабарды и Качи у татар называется Черкес-тюс, и существует предание, что в этом Черкес-тюсе жили в старину кабардинцы. Кларке говорит, что Черкес-кермен принадлежал генуэзцам, и что в нем жили когда-то черкесы. Еще большие подробности на этот счет академик Кеппен отыскал в описании Кавказа, составленном в 1795 г. Рейнегсом. По словам Рейнегса, черкесы в XII веке перебрались будто бы в Крым. Были, однако, грамотные люди, которые говорили Рейнегсу, что черкесы искони назывались Кабар, что они происходят от Джингис-хана, жили в Крыму и потом переселились на места, ныне ими обитаемые. Академик Кеппен не придает вероятия этим сведениям. Но мне кажется, что местное предание вряд ли могло бы произвольно изобрести свое родство с племенем, вовсе не громким и живущим в совершенном разобщении с Крымом. Существование одинакового предания, с одной стороны у крымских татар, с другой — у кавказских горцев, во всяком случае, придает ему некоторое историческое вероятие. Замечательно, что кавказское предание связывает с именем Джингиса жительство черкесов в Крыму. Но Джингис-керманом называют татары пещерный город Эски-кермен, составляющий почти одно с Черкес-Керменом. В 1828 г. генерал Козен напечтал в "Журнале Путей Сообщения", под заглавием "О троглодитах", письмо о древностях Джингис-кермана (т. е. Эски-кермена). Я сам слышал от татарских проводников, что эски-керменская скала называется Денгис, но они объясняли это название тем, что кругом горы в древности было море (по-татарски денгис).
Кеппен, объясняя название Черкес-кермена именем строителя, ссылается на Мартина Броневского. Но у Броневского я ровно ничего не нашел о Черкес-кермене; он говорит только об одном Эски-кермене, Черкессигерменом называет почему-то Мангуп.
"Недалеко от Манкопа, называемого турками Черкессигерменом, т. е. новою черкесскою крепостью, лежит другой город и крепость, но ни турки, ни татары, ни даже сами греки не знают его имени. Известно только, что он погиб во время греческих князей, о которых в этих местах рассказывают много дурного — об их ужасных преступлениях против Бога и людей".
На каменной горе, на которой расположен город, с удивительным искусством высечены в скале дома, которых следы еще ясно видны, несмотря на то, что место это совершенно поросло лесом. Для всякого путешественника, хотя раз посетившего Черкес-кермен и Эски-Кермен, не может быть ни малейшего сомнения, что речь тут идет об Эски-кермене.
До Эски-Кермена оставалось всего версты две, но дорога трудная. Он стоит совершенно отдельною столовою горою, как и Мангуп, только значительно ниже его. В Крыму нет пещерного города, более характерного. Кроме пещер — ничего, ни малейшего следа развалин. Но зато пещеры сосчитать трудно. Как взглянешь снизу на отвесный обрыв горы — чистое осиное гнездо! Ряды ячеек прилепляются одна к другой, разделенные перегородками, иногда чуть не бумажной толщины. Конечно, пещеры не были прежде так открыты снаружи; только кое-где виднелись маленькие окошечки, как это можно заметить еще на некоторых пещерах; но время крушит не одни бревенчатые и кирпичные жилища человека. Он спрятал свои гнезда в толщи скал — оно раскололо пополам скалы и искрошило их в щебень. Теперь почти во всех пещерных городах мы любуемся снаружи на внутренности пещер; на отвесных обрывах зияют их продольные разрезы, как вскрытые домовища устриц; это очень удобно для архитектурных чертежей, но уже невозможно для жизни. Мы с любопытством осматривали в глубине долины огромные камни и целые утесы, оторванные от эски-керменской горы. По положению камней и по чертежу их отверстий легко можно заметить, что это оторванные половины тех пещер, которых зевы чернеют теперь наверху, как раз над этими камнями. Вот торчат над обрывом верхние ступеньки каменной лесенки, которой нижний сход опрокинут с утесом в долину, хоть склеивай сейчас. Мы нашли в долине большие камни с целыми пещерами внутри; окошечко, двери — все цело. Нашил даже громадный камень с нетронутою часовнею внутри, очень может быть, что она была выдолблена уже впоследствии, в обрушившемся утесе; в нее легко было войти; иконопись стен и греческие надписи были еще довольно ярки и свежи, хотя сильно стерты.