Когда Манифест заявил, что вся история до сих пор была историей борьбы классов и что в этом заключалась причина всех революций, а равным образом — всех движений вспять, он выполнил одновременно две задачи: дал коммунизму элементы нового учения и коммунистам — руководящую нить для того, чтобы выявить среди запутанных событий политической жизни условия лежащего в ее основе экономического развития.
За истекшие с тех пор пятьдесят лет предвидение новой исторической эпохи, сделанное в самых общих чертах, превратилось для социалистов в тонкое искусство понимать, как подобает и надлежит поступать в каждом отдельном случае, ибо эта новая эра сама находится в состоянии непрерывного формирования. Коммунизм стал искусством, так как пролетарии превратились или начали превращаться в политическую партию. Революционный дух воплощается теперь в пролетарской организации. Столь желанное объединение коммунистов с пролетарским движением стало наконец свершившимся фактом. Эти пятьдесят лет показывают с возрастающей убедительностью все более усиливающееся возмущение производительных сил против производственных отношений.
Мы, утописты, не можем дать другого ответа, кроме этого наглядного урока, преподанного реальной действительностью тем, кто все еще говорит о подобных появлению метеоров беспорядках, которые, по их мнению, целиком растворятся в спокойствии этой непреодолимой и непревзойденной эпохи человеческой цивилизации. И этого урока будет достаточно.
* * *
Одиннадцать лет спустя после опубликования Манифеста Маркс выразил в четкой и ясной форме руководящие принципы материалистического понимания истории в предисловии к книге, которая по существу является введением к «Капиталу» [33]. Приведем отрывок из этого предисловия.
«Первой работой, предпринятой для разрешения обуревавших меня сомнений, был критический пересмотр гегелевской философии права; введение к этой работе появилось в изданном в 1844 г. в Париже «Немецко-французском Ежегоднике». Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII века, называет «гражданским обществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии. Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжал в Брюсселе, куда я переселился вследствие приказа г. Гизо о моей высылке из Парижа. Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью во всех моих дальнейших исследованиях, можно кратко формулировать следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их волн не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением этого — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче: от идеологических форм, в которых люди сознают этот конфликт и борются с ним. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производительные силы никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже существуют или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения, это — последняя антагонистическая форма общественного процесса производства, антагонистическая не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Этой общественной формацией завершается поэтому предыстория человеческого общества».
За несколько лет до того, как Маркс писал эти строки, он ушел с политической арены и вернулся на нее позднее, во времена Интернационала. В Италии, Австрии, Венгрии и Германии реакция нанесла поражение революции патриотического, либерального, или демократического характера. В то же самое время буржуазия в свою очередь нанесла поражение пролетариям Франции и Англии. Сразу исчезли условия, необходимые для развития демократического и пролетарского движения.
Группировавшийся вокруг Манифеста отряд коммунистов (разумеется, не очень многочисленный), который принимал участие в революции, а затем во всех актах народного сопротивления и во всех народных выступлениях, направленных против реакции, увидел, что памятный кёльнский процесс [34] окончательно подорвал его деятельность. Уцелевшие участники движения пытались возобновить эту деятельность в Лондоне; однако вскоре Маркс, Энгельс и некоторые другие коммунисты отошли от сторонников немедленных революционных действий и от непосредственной деятельности. Кризис миновал. Наступила длительная передышка. Показателем этого было медленное исчезновение чартистского движения в стране, которая представляла собой позвоночник капиталистической системы. На короткое время история развеяла иллюзии революционеров.
Прежде чем посвятить себя почти целиком детальному развитию уже открытых им элементов критики политической экономии, Маркс осветил в ряде работ историю революционного периода 1848—1850 годов, и в. особенности — борьбы классов во Франции, подтвердив таким образом фактами, что неудача революции в принятых ею в тот момент формах отнюдь не опровергает истинности революционной концепции истории [35].
Идеи, общие контуры которых были едва намечены в Манифесте, были теперь изложены в развернутом виде.
Несколько позднее произведение, озаглавленное «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» [36], явилось первой попыткой применить новую концепцию истории к изложению ряда событий, развернувшихся па протяжении определенного, четко отграниченного отрезка времени. Разумеется, переход от кажущегося исторического движения к реальному движению с целью раскрытия внутренней связи между ними сопряжен с немалыми трудностями. Иными словами, надо преодолеть большие трудности, переходя от проявлений общественных страстей, выступлений ораторов, парламентских, выборных и тому подобных дел — к внутреннему социальному механизму, для того чтобы обнаружить там разнообразные интересы крупных и мелких буржуа, крестьян, ремесленников и рабочих, священников и солдат, банкиров, ростовщиков и люмпен-пролетариата и дать истолкование этим интересам, которые, действуя сознательно или бессознательно, сталкиваются между собой, вытесняют друг друга, образуют комбинации или растворяются в дисгармоничной жизни цивилизованного общества.
33
«Zur Kritik der politischen Oekonomie», Berlin, 1859, стр. IV— VI предисловия (см. К. Маркс. К критике политической экономии, Госполитиздат, 1953, стр. 6—8).
34
Речь идет о кёльнском процессе коммунистов 1852 г., устроенном прусским правительством над 11 членами «Союза коммунистов», обвиненными в «государственной измене» и «заговоре» против прусского государства. В работе «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» (1853) К. Маркс не только документально доказал необоснованность обвинений, но и вскрыл полицейские махинации и подлоги, при помощи которых создавалось обвинение.
35
Эти статьи, появившиеся в журнале «Новая рейнская газета, Политико-экономическое обозрение» («Neue Rheinische Zeitung, Politisch-ökonomische Revue»), Гамбург, 1850, были недавно объединены Энгельсом (Берлин, 1895) в одну брошюру под названием «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», которой было предпослано введение Энгельса.
36
Это произведение Маркса впервые было напечатано в Нью-Йорке в 1852 году в журнале. Впоследствии много раз публиковалось в Германии. Теперь его можно прочесть и по-французски — Lille, 1891, ed. Delory.